меня есть поручение деликатнейшего свойства… Конечно, Наполеон женат, но речь идёт хотя бы о подобии примирения двух венценосных особ. Франции не нужна Австрия, бывшая императрица пытается восстановить любовь и справедливость! Как мужчина и офицер, вы не сможете отказать мне в маленькой услуге…
– Я весь у ваших ног! – аристократично поклонился я, залихватски хлопая о колено ермолкой. – Чем могу быть полезен?
– Не позволяйте вашим благородным варварам отнять у меня карету и лошадей. А также драгоценности, деньги, личные вещи, – пустилась перечислять зарвавшаяся прелестница, но я был начеку – гусар всегда должен быть начеку с пленённым врагом, неезженой кобылой и красивой женщиной!
– Мадмуазель Шарлотта, вам нет нужды просить о чём-либо – мы не разбойники, мы – партизаны!
– Мм… и в чём же разница?
– О, уверяю вас, она весьма существенна, – туманно намекнул я, усаживаясь в карету и задёргивая занавесочку в оконце.
Казаки уже вовсю потрошили багаж, и мне не хотелось, чтобы их неправильно поняли…
– Разбойники обобрали бы вас до ниточки, да ещё, не приведи господь, и убили бы в придачу! А мои молодцы всего лишь разбросают ваши вещи по дороге, и вы всё сможете подобрать на обратном пути.
– Вы… идиот? – подумав, предположила она.
– Я готов поставить охрану! Буквально полчаса назад мы клятвенно побожились не брать в руки ничего французского, так что всё, от капора до подвязок, будет в целости и сохранности.
– Ваше высокоблагородие, – в дверцу деликатно постучал один из гусар, – разграбление закончено.
Мы с дамой одновременно высунули головы в окошко кареты. В осенней грязи романтично белели загадочные детали женского туалета, коробочки, мешочки, парфюмерия, расчёски, гребешки, домашние тапочки, большой горшок с ручкой (непонятного назначения) и много чего такого, что разом всколыхнуло во мне ностальгию по мирной жизни. Балы, красавицы, лакеи, кучера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Тьфу, чёрт! Ничего французского, запах кислых русских щей и ржаного хлеба, вот!
– Спасибо за службу, родимые! – от всей души рявкнул я, когда госпожа де Блэр без слов опрокинулась в обморок. Нагнувшись к ней, я задел шпорой нечто стеклянное, пошарив под скамеечкой, выудил объёмистый штоф, судя по наклейке – настоящий коньяк. – Благодарю за заботу, мадмуазель… Бедряга, лови! Велю причаститься по чайной ложечке всем, кто отличился в сегодняшнем набеге.
– Рады стараться, отец родной! – восторженно грянула моя команда. Я смахнул слезу умиления:
– А мне путь лежит прямиком во французский лагерь. Совершеннейше невозможно допустить, чтобы неопытная девица, русского языка не знающая, с местными обычаями незнакомая, от мужиков с вилами пудреницей отмахивалась. Так что сопроводить оную дамочку – наипервейший долг для любого гусара! Ну а ежели к вечеру не вернусь, уж не поминайте лихом и… и… Эй, вы куда?!
– Бог в помощь, Денис Васильевич! – проорал бодрый вахмистр, с бутылью в руках уносясь на лихом коне.
Все прочие радостно бросились в погоню, и пару минут спустя на дороге остались лишь разворованная карета, всё ещё бессознательная парижанка, не верящий в избавление берейтор да неунывающий я…
– Ну чего застыл, пенёк бретонский?! Погоняй давай! Госпожа твоя в разваляистом недвижении пребывает, сейчас я ей головку в окно высуну – ветерком обовьёт, сразу полегчает.
– Как вы смеете, месье?! Не надо в моё окно… ничего высовывать! – слабым, но обеспокоенным голоском произнесла милая Шарлотта, после чего втянула меня внутрь, бросив кучеру: – Гони, Жак!
– Держитесь на Дорогобужской линии и часа через три-четыре выйдете на Монино – там ваши соотечественники дурью маются.
– В каком смысле?
– Меня ловят…
– Охота на партизана? – пошутила красавица.
– На гусара, мадмуазель! – вскинув бровь, поправил я.
– О-о-о, как это романтично звучит: «охота на гусара»! – облизнув губки, прошептала она. – Тогда, пожалуй, мне тоже… охота… Жак! Постарайтесь объезжать колдобины, и… нам надо быть в Монине часов через шесть. Не раньше! Ву компронэ муа?
– Уви, мадмуазель!
Берейтор щёлкнул бичом, отдохнувшие лошади резво взяли с места, и я плюхнулся на атласное сиденье прямо напротив моей обаятельной спутницы. Она задумчиво теребила волнительные кудряшки у виска, а на её розовой шейке играла синяя жилка, чудесным образом гармонируя с цветом глаз и вызывая в груди моей поэтические токи.
Первое время пути (минут пять – десять) мы романтически молчали. Каждый думал о своём, в частности я – о судьбе Родины! Это вообще излюбленная тема моих размышлений, но не в глобальном плане, а, так сказать, в детализированных моментах. Например… Как нам теперь жить без князя Багратиона? Настоящий ли французский коньяк был в бутыли или всё-таки подпольного польского разлива? Уговорит Кутузов Наполеона идти старой Смоленской дорогой, даже если корсиканцу интереснее посмотреть на новую? Выхлещет Бедряга весь алкоголь в одну глотку, или боевые товарищи успеют его догнать? Лучше бы успели, а то потом его пьяного бей не бей – подлецу всё по барабану!
О чём думала прелестная парижанка, судить не берусь, однако же должен признать, что глубокие мысли её чело не омрачали. Она шумно вздыхала, трепетала ресницами, теребила пальчиками поясок платья, гладила себя по бокам и плечам, нетерпеливо пристукивая каблучками. Но, что бы её ни тревожило, одно ясно как божий день: ей не в чем было упрекнуть русского партизана. Письма к императору остались нетронутыми, нательные драгоценности – при ней, шляпку не помяли, кучеру в рыло не насовали, а к кобылам ихним наши жеребцы и на нюх не подходили…
– Миль пардон, месье Давидофф. – Красавица неожиданно прервала цепь моих стратегических размышлений и, проведя ладонью по колену моему, спросила: – Вы верите ли в судьбу? В незыблемую волю слепого Рока, в безысходную фатальность встреч, в необъяснимую предрасположенность событий…
– Мм… скорее всего, да! – почесав в бороде, признал я. – Вот, помнится, был каверзный случай: мерин на манеже понёс! А у меня настроение эдак слегка подшофе, ибо кто ж с утра не выпимши?! Ну и не удержался в седле… Как киданёт, зараза, крупом – я через весь манеж, аки ласточка небесная, да прямо на трёх полковых конюхов лбом! Одному руку сломало, другому ногу, у третьего по сей день глаз косит, а мне хоть бы хны! Судьба-а…
– Ах, месье, я не об этом! Хотя история ваша тоже не безнадёжна, вполне в духе господина Франсуа Рене Шатобриана, – капризно надула губки красотка. – Я же говорю о нас с вами! Ну не странно ли…
– Странно, ещё как странно! А что именно?!
– Не странно ли всё это?! Только представьте на мгновение: непроходимый лес, дикая страна, ужасные казаки, пальба, насилие, смерть и вдруг… вы! Мужчина, офицер, благородных кровей партизан!
– Продолжайте, продолжайте, – невольно заинтересовался я.
– Охотно, но давайте сначала выпьем!
– А разве что-нибудь ещё осталось?
– О, месье Давидофф, благовоспитанная девица всегда найдёт что выпить! – томно улыбнулась она и, двусмысленно высунув язычок, добавила: – Или отпить…
Я лихорадочно похлопал себя по карманам – ни шкалика, ни походной фляги, ни полуторалитрового штофа – стыдоба. Чего ж она отпивать-то будет?! Неприятно-с… Однако раз уж дама первой предложила, как гусару отказаться – пусть сама наливает! Меж тем парижанка развернулась задом, махнув пышными юбками мне по носу и показав под сиденьем три большие зелёные бутыли.
– Моэт! Сухое игристое, настоящий холодный кипяток. – Карету подбросило на ухабе, и француженка кокетливо покачнулась. – Ах, помогите же мне, так я могу сесть прямо вам на колени. А это будет… пикантно!
Я послушно поймал её за талию и, невзирая на сопротивление, аккуратно усадил на прежнее место. Она что-то буркнула про недогадливых русских медведей. Наверное, видела парочку где-нибудь в малиннике, по осени они достаточно добродушны…
– Увы, у меня всего один фужер.
– Никаких сложностей, мадмуазель, я готов пить шампанское вино из вашей туфельки! – галантно
