предложил я, с опаской косясь на её несвежие сапожки.
– Лучше прямо из бутыли, – милостиво улыбнулась пылкая девица, хлопнув пробкой в потолок. – Итак, за знакомство.
Я залихватски запрокинул голову, безоглядно вливая в глотку почти половину искрящегося напитка. О небо, что за ощущения! Такого сорта я ещё не пробовал! Словно тысячи холодных иголочек вонзились в язык, пузырики ударили в голову, а по всему телу пронеслась неведомая доселе волна восхитительного блаженства.
– Как вам?
– Кислятина… – честно признался я, но, дабы не обидеть даму, тут же допил и остальное. – За ваше здоровье, блистательная мадмуазель Шарлотта!
– О-ля-ля, а вы не слишком… так быстро пьёте?!
– Вы впервые в России, – правильно истолковав её опасения, хмыкнул я. – А мы здесь воспитаны на сорокаградусной водке, и свалить с ног гусарского подполковника слабеньким винцом французской провинции попросту невозможно, ик!
– Что с вами? Вам дурно?!
– Ничуть! Мне… ик! совершенно замечательно! Где тут у вас вторая бутылка? Я выпью её только ради вашего спокойствия, дабы лишний раз доказать, что я не пьян!
– Но… месье! Шампанское коварно, если вы не сдержите коней, у нас… ничего не получится. – Интимно подмигивая, она безуспешно пыталась отобрать у меня бутылку. Легче было вырвать кость у цепной собаки… Я со всевозможной нежностью отогнул её пальчики и прицельно пустил пробку в окно, метко сбив пролетающую сороку!
…Что было дальше – помню чётко, но отстранённо, словно всё происходило вовсе даже и не со мной. В голове играл полковой оркестр, особенно трудились литавры и фанфары! Я даже абсолютно точно улавливал мелодию – Себастиан Бах. Скерцо си-минор. Там ещё такой замечательный проигрыш на клавишных…
Шарлотта де Блэр всю дорогу чего-то старательно от меня добивалась, перейдя от трепетных полунамёков к весьма непрозрачным действиям. Прошу прощения, что вынужден говорить такое о даме, но её ручки буквально оконфузили меня, введя в совершеннейший тупик.
Во-первых, она зачем-то пыталась отнять у меня третью бутылку пузырящегося, некрепкого, но… занятного винца. Разумеется, я этого не позволил, так как она бы непременно спьянела, а гусары не любят пьяных женщин! В утешение мне пришлось дважды продекламировать ей моё последнее стихотворение: «Стукнем чашу с чашей дружно…» – на третьем повторе бедняжка сдалась и отстала. Возможно, я слишком активно жестикулировал и размахивал шашкой в ограниченном пространстве кареты…
Потом зачем-то попыталась стащить с меня армяк, а я сопротивлялся по причине полного нетерпения к щекотке. Далее голубоглазая недотрога взялась за мои штаны, но узел на верёвке, их удерживающей, затянулся – хоть топором руби! Топора под рукой не оказалось, а зубками она не смогла. Вот и всё их хвалёное парижское искусство… Обессиленная, красная от негодования, прелестница гневно свела брови и зарычала на меня ужасающе хриплым голосом:
– Несчастный глупец! Ты возбудил мою страсть, не дав ей удовлетворения, а отвергать любовь Шарлотты де Блэр не смеет ни один смертный!
– Ланфрен-ланфра, лан-та-ти-та… – едва ворочая языком, попытался пропеть я, надеясь, что родная песенка её успокоит, но увы…
– Ты умрёшь страшной смертью, русский гусар! – Голубые глаза красавицы вдруг стали совершенно чёрными, а лицо превратилось в жуткий оскал безобразной химеры Нотр-Дама. Ей-богу, я такую на картинках видел… На пальчиках её мгновенно вырисовались длиннющие когти, из рукавов зашипели змеи, а посиневшие губки продолжали изрыгать затейливые проклятия: – Ты мог бы стать моим рабом, послушной машиной моей извращённой воли, слугой моей великой миссии в вашей варварской стране! Удовлетворив меня, ты мог бы подняться под рукой моей до… Но нет, пьянь российская, тебе суждено утолить лишь мой голод!
Я почему-то решил, что сейчас она меня укусит, и инстинктивно показал даме кукиш. Она пошла пятнами, потом полосами, мелкой рябью и совсем уж было пустила дым из ушей, как вдруг карета встала.
– Кто вы такие и куда направляетесь?!
Вокруг зазвучала французская речь, и молодой офицер деликатно постучал в дверцу. Получается, мы уже прибыли, так, что ли? Вот ведь время пролетело! Я высунул кудрявую голову в окошко, где взору моему представились стройные неприятельские кавалеристы в зелёно-серых мундирах.
– Кто вы? – вновь повторили они.
Я нетрезво икнул и широко улыбнулся в ответ. Сказать хотелось многое, слова были, но язык лыка не вязал (образно выражаясь).
– Это русский партизан! Дени Давидофф! Хватайте его, господа! – неожиданно громко завопила мадемуазель Шарлотта де Блэр, вновь прекрасная, как в первое мгновение нашего знакомства. – Он пытался надругаться над моей честью, а его разбойники раскидали по дороге все мои лифчики-и!!!
От таких воплей и неправедных обвинений я практически оглох и даже перестал икать. Французы задумчиво выволокли меня из кареты, осмотрели, держа на весу, принюхались, о чём-то пошептавшись меж собой, и дружно расхохотались.
– Месть отвергнутой женщины! – кое-как уразумел я, плюхаясь задом в придорожную грязь.
Негодующее квохтанье моей недолгой попутчицы постепенно таяло в скрипе колёс. Драгунский разъезд сопровождал маленькую карету в голубеющее на горизонте Монино.
Один из офицеров поворотил коня, подъехал ко мне и, безапелляционно отобрав кабардинскую шашку, меня же обозвал вором! Я чуть не разревелся от незаслуженной обиды… Устыдившись поступка своего, он сунул мне в руку яблоко и, похлопав по плечу, велел прийти в село, когда захочу опохмелиться. На французском, разумеется, видимо твёрдо веря в то, что каждый сиволапый мужик просто обязан отлично понимать иноземную речь победителей!
Глядя ему вослед, я дал себе слово непременно воспользоваться предложением и показать этим лягушатникам, кто они (так их разэдак через эдак!) есть с точки зрения русского офицера. Однако для этого надо бы сначала выбраться к своим… Ибо один я на такое не мог пойти из боязни лишить своих боевых товарищей славы в деле возвращения мне отобранного имущества!
В изобретательном уме моём начинали уже складываться яркие полотна ужасающей мести наполеоновским захватчикам. Мало того что у меня отобрали боевое оружие, мало того что завезли невесть в какую даль и бросили одного, так они ещё и не поверили, что я – партизан! Знаменитый на всю округу Денис Давыдов! Краса и цвет русского гусарства, популярный поэт, неуловимый наездник и герой, проевший плешь местному французскому губернатору! А кроме того, ещё и…
– Да п-плюнь ты н-н них! – хрипло и душевно посоветовал кто-то сбоку от меня.
Я недоумённо выгнул левую бровь…
– Щего, собст…вино, уставился?
Слева, прямо посреди большой жёлтой лужи, лежал практически голый пузатый мужик в обнимку с узкогорлой греческой амфорой. Вокруг распространялся дивный запах алкоголя.
– Чё м…лчишь, богов ник…да не видел?!
Я отрицательно помотал головой. Язык по-прежнему не повиновался. Мужик возвёл глаза к небу, приложился к амфоре, отхлебнул, крякнул и снисходительно пояснил:
– Бахус! Древнегреческий, позднее римский, пантеон. Бог пьян-с-тва и… ррр…звлечений! Вспомнил, а?
Я стукнул себя по правому уху, потом по левому, потом зажмурился, попробовал ущипнуть за кончик носа – видение не исчезало…
– Лад…на, тока для тебя о-об…я…сняю н… пальцах. Я – Бахус, твой д-дед пр…сил помощщ… мне не жалка!
Греческий бог ещё раз прихлебнул из сосуда и закашлялся. «Закусывать надо!» – с завистью подумал я.
– Да знаю, знаю… Маслин у вас н…нет, фиги н-не р…стут, фи-ни-ко-вы-е пальмы – т…же! Щем з…
