Кто-то ткнул Льешо в бедро. Посмотрев вниз, он увидел, что карлик стоит с недовольным, даже сердитым лицом.
– Хозяин слишком давно не имел дела с караванами, – прошептал Собачьи Уши. – Надеюсь, ему не придется дорого заплатить за то, что в дальний путь он необдуманно взял иностранца.
Льешо происходящее тоже очень не нравилось.
Бросив вызов, погонщик-ташек начал раскачиваться в танце пустыни. Очень скоро танец превратился в безумное кружение; развевающиеся тяжелые одежды делали танцора похожим на опасную дикую птицу. Неожиданно из толпы бросили меч, и Харлол на лету поймал его. Следом прилетел и еще один. Описывая сразу двумя мечами огромные круги, ташек продолжал воинственный танец. Низко склоняясь, он словно пружина подпрыгивал, пронзая мечами незримого противника, а потом снова начинал вращать оружие над головой. Движения его стали хореографическим воплощением смерти. Когда же погонщик наконец внезапно остановился, тяжело дыша, мечи оказались на плечах Адара: скрещенные наподобие буквы X, они сходились точно возле горла целителя.
– Я врач. – Вероятно, поначалу ташек воспринял эти слова как мольбу о пощаде, и губы его скривились в презрительной усмешке. Но Адар продолжил: – Я не причиню тебе зла.
– Так прочитай же свою судьбу в сиянии кинжалов, лекарь!
В ответ Адар лишь улыбнулся, почти по-приятельски. Потом он пожал плечами, и мечи словно сами собой поднялись с его плеч.
– Не думаю, что сегодня Богине угоден мой визит. Однако как только она призовет меня к себе, я тут же явлюсь.
Льешо решил, что старший брат попросту лишился рассудка. Но неужели и сам император тоже сошел с ума, позволив лукавому божеству убедить себя нанять в качестве погонщика такого опасного человека? Неужели Шу действительно позволит этому простолюдину хладнокровно, прямо у себя на глазах, убить принца-целителя?
– Нет!
Льешо настолько увлекся, насылая проклятия на головы всех врагов, что даже не заметил, как вытащил и нож, и меч и вышел вперед, на открытое пространство.
– Нет, – согласился Шу.
Император произнес это слово тихо – так, что услышать его мог только Льешо. Он взял меч у Льешо, а потом и у Льинг; свободно держа оба клинка в опущенных руках, приблизился к погонщику.
– Я знаю твой танец. – Император Шана остановился перед собственным погонщиком. Его богатый костюм напоминал окружающим, что тот персонаж, которого он играл, знаком с гуинмерской версий религии ташеков. Он два раза топнул ногой. – Ну же, бродяга, давай станцуем!
Обращение «бродяга» по отношению к ташеку могло прозвучать совсем по-разному. Посторонние нередко использовали его как оскорбление, пытаясь подчеркнуть, что люди этой национальности не имели ни честолюбия, ни склонности к труду, предпочитая побираться, воровать и вымогать свой хлеб. Однако для тех из ташеков, которые пришли из пустыни Гансау, «бродяга» оставался священным странником и, больше того, человеком, способным выжить. Шу мог иметь в виду любое из толкований, а возможно, и сразу оба. Ни голосом, ни выражением лица, ни единым движением он себя не выдал. Тот, к кому император обращался, вполне мог выбирать сам.
– Если желаешь, купец!
Харлол убрал свои мечи с горла Адара, в качестве предупреждения оставив лишь тонкую полоску крови, и повернулся лицом к тому, кто осмелился так дерзко бросить вызов. Также дважды стукнув ногой, ташек принял вызов.
Не отводя друг от друга глаз, двое принялись кружить по площади. Мечи сверкали и звенели – в такт чеканным движениям ног. Кружась, взлетая в воздух, вновь опускаясь на землю, резко выбрасывая ногу, чтобы обескуражить танцующего противника, император отвечал ташеку движением на движение. Танец носил ритуальный характер; мечи взлетали в воздух и вились вокруг танцующего; он же ловко ловил их и опять посылал в воздух. Молитвенный танец не предполагал ущерба здоровью исполнителей, хотя при таком накале молитвы любой несчастный случай мог оказаться смертельным. Одно лишь неуверенное движение ноги, потеря сосредоточенности и внимания лишь на долю секунды могли принести смерть.
Ноги отбивали все более стремительный ритм, и танец набирал темп. Раздававшиеся в толпе крики поощряли то одного виртуоза, то другого. Шу был старше своего партнера; молитва мечей представляла собой всего лишь одну из многих форм, которые он познал за многие годы путешествий по империи. Однако во всей толпе об этом ведали лишь члены небольшого отряда Льешо. Казалось, что Харлол более симпатичен публике: он обладал выдержкой молодости и целеустремленностью человека, танцем выражающего ту единственную религию, которую он исповедовал. Шу посвятил собственную жизнь тысячам самых различных вызовов, а погонщик всего лишь стремился отстоять свое положение среди сверстников.
Танец продолжался, и Льешо заметил, что его рисунок, да и сам характер поединка, изменились. Так же, как и молитвенные формы Пути Богини, танец носил воинственный характер, а каждое его движение, каждая поза несли в себе смертельную угрозу. Поэтому Льешо совсем не удивился, увидев, как Харлол нацелил оба меча прямо в сердце противника. А один лишь взгляд на сосредоточенное, внимательно- напряженное лицо карлика подтвердил опасения: ташек действительно избрал самый опасный стиль.
Льешо с трудом сдерживался, не зная, что делать: он уже почти видел императора Шу мертвым на площади. Кровь монарха впитывал песок, а империя тем временем разваливалась на части, как не скрепленная раствором кирпичная стена. Стиль танца диктовал Харлол, но Льешо все равно винил императора за неизбежные последствия его возможной смерти. Дело в том, что погонщик сражался с купцом из Гуинмера, не подозревая о присутствии скрывающегося в его обличье императора. А значит, он не мог даже предположить, в какие несчастья ввергнет свой народ, случайно убив императора. Однако, несмотря на страстное желание вмешаться в ход поединка, Льешо приходилось стоять неподвижно, ведь малейшее движение могло отвлечь внимание того самого человека, которого он стремился спасти.
Юноша все-таки сделал полшага вперед, но в этот самый момент на плечо легла тяжелая рука. Мастер Ден крепко держал ученика.
– Он занимался у хорошего учителя, – напомнил лукавый бог, разумеется, имея в виду самого себя.
