остановить пирогу. С нарастающей скоростью она неслась в бурлящем потоке навстречу неизбежному. Ее тело было во власти неведомой ей силы, которая заставляла ее прижиматься к горящему страстью телу Рафа. Время остановилось. Губы Рафа были в миллиметрах от ее губ, словно он давал ей время принять решение. «Мы дошли до развилка в реке, – полубессознательно подумала Гинни. – Стоит выбрать не тот рукав – и пути обратно уже не будет».
Она обхватила Рафа за шею, зная, что выбора у нее нет. Раф сейчас овладеет ею, и она не будет ему препятствовать, их соединение было неизбежно.
Какая сладость исходила от накрывших ее рот губ! Она не могла отрицать, что происходит то, что должно произойти. Прикосновения этого человека воспламеняли ее тело. Сама его близость наполняла ее трепетом. Прижимаясь к нему, Гинни чувствовала, как от его мокрого тела отсыревает ее рубашка, и ей уже начинало казаться, что их не разделяет даже тонкая ткань. Эта мысль распалила Гинни еще больше, и она запустила руки ему в волосы, не давая ему поднять голову.
Раф застонал и стал гладить ее бедра и талию, потом накрыл ладонями ее жаждущие ласк груди. Он провел большими пальцами вокруг ее набухших сосков, которые как бы тянулись вперед, требуя ласки. Потом он наклонился и поцеловал их. Тонкая ткань рубашки не была помехой для его волшебно-жаркого языка.
Гинни так ослабела от желания, что едва могла стоять. Она понимала: это сумасшествие. Эта обуреваемая страстью женщина совершенно не похожа на нее, Гинни Маклауд. Однако она льнула к Рафу, вспыхивая каждой точкой тела под его изощренными ласками, хотя ее ум ожесточенно боролся с ее чувственностью. Он же похититель! – кричал ум, но ее сердце отвечало: нет, он волшебник! Он украдкой как вор забирается в твои сны, – говорил здравый смысл. – Как ты можешь ручаться, что он не украдет твое сердце?
Раф спустил с ее плеча бретельку рубашки, и тут Гинни вдруг опомнилась.
– Нет, – проговорила она, ужаснувшись сама себе, и уперлась руками ему в грудь. – Нет-нет, не надо! Нельзя!
Раф отказывался выпустить ее из объятий. Он молча прижимал ее к себе, и его сердце колотилось рядом с ее собственным.
– Я пришла принять ванну, – объясняла Гинни. Она почувствовала, что он отодвинулся от нее. – Вы меня не так поняли.
Не так? Он ведь сказал ей, что собирается помыться. Может быть, она пришла сюда, повинуясь бессознательному желанию быть с ним?
Раф переступил через край и вышел из лохани. Гинни бил озноб. Она подозревала, что этот озноб возник не оттого, что она стояла в чуть теплой воде и на ней была мокрая рубашка, а оттого, что она оттолкнула Рафа. Зачем она это сделала?
С сожалением и чувством потери она протянула к нему руки, но, стоя к ней спиной, он не увидел этого. В слабом лунном свете она видела, как он нагнулся за одеждой и стал натягивать брюки.
У нее загорелась кожа при мысли, что она прижималась к его голому телу. Ее воспитание говорило, что девушка не должна так себя вести. Тогда откуда же это саднящее чувство потери? Почему ей так трудно помнить, что она ненавидит этого человека?
– Пожалуйста, не сердитесь, – взмолилась Гинни.
– Мне не сердиться? Да я вел себя как последний идиот. И вы, между прочим, мне не препятствовали.
– Нет, я вовсе... вы вовсе... – Вконец сконфузившись и чувствуя себя виноватой, она вышла из лохани. – О Раф, простите меня!
Он подошел к ней, держа в руках рубашку.
– Почему вы не остановили меня сразу? – тихо спросил он.
– Я не знаю. У меня все смешалось в голове.
– А у меня, моя прекрасная дама, в голове ничего не смешалось. Я отлично знаю, чего я хочу.
От этих слов ее опалило жаром, и она едва удержалась, чтобы не упасть ему в объятия.
– Но я же леди, – воскликнула она, убеждая не столько Рафа, сколько саму себя. – Леди так себя не ведут, это неприлично.
– Вы правы, сударыня. Только зачем вам приличия? Вам не жаль, что вы не дали себе вкусить еще немного волшебства?
Гинни опять омыла горячая волна запретного желания.
– Вы просто не понимаете! – воскликнула она, с ужасом ощущая почти необоримое желание дотронуться до него. – Леди должна думать о своей репутации.
– В самом деле? – перебил он ее. – Вы о своей репутации заботитесь или думаете о Бафорде?
По правде говоря, Гинни совсем забыла о существовании Ланса и о своей клятве любить его до конца своих дней. Она прикусила губу и сделала шаг назад. Видимо, Раф прав, обвиняя ее в неспособности к глубокому чувству, – ведь она даже не может вспомнить красивое лицо Ланса, тогда как смуглое лицо Рафа она помнит во всех подробностях даже в темноте.
– Ясно.
По нарочито бесстрастному тону Рафа Гинни поняла, что он принял ее молчание за знак согласия.
– Ничего вам не ясно! – взорвалась Гинни. – Как вам может быть ясно, когда я сама ничего не понимаю? С тех пор как вы меня сюда привезли, у меня в голове царит полная неразбериха. Мне кажется, что меня подхватил бурный поток, который уносит меня все дальше от всего родного и привычного. Сколько я себя помню, я связывала свое будущее с Лансом и Розлендом. Я поклялась выйти за него замуж, и это обещание не оставляет места для вас, для ваших детей, для этой лачуги в болоте.
Уже произнося эти слова, Гинни почувствовала, что говорит не совсем правду. Эти люди, Раф и дети, уже прокрались в ее сердце и прочно там обосновались.
Словно в подтверждение этого с крыльца раздался голос Кристофера:
– Гинни!
Гинни хотела броситься к нему, но замерла, вспомнив, что она в одной рубашке, к тому же мокрой.
– Я не хочу, чтобы он видел меня с вами, – прошептала она Рафу.
– По-моему, это не повредит вашей репутации, – раздраженно отозвался Раф. – В темноте он не так уж много разглядит, да и вряд ли у него будет случай рассказать про это Бафорду.
Мальчик опять, более настоятельно, позвал Гинни.
– Я пойду к нему, – сказала всерьез обеспокоенная Гинни. – А вы подождите здесь.
Она слышала, как Раф тихо выругался у нее за спиной, но в это время она уже заворачивала за угол дома. Кристофер звал ее, и она была рада, что он прервал ее тет-а-тет с Рафом. Еще пять минут, и она не устояла бы.
Она нашла мальчика на берегу протоки. Он стоял на освещенном луной месте и вглядывался в воду. Когда она окликнула его, он улыбнулся и с восторгом сказал:
– Приплыли ондатры. Гляньте – видите, плавают.
Гинни поглядела, куда он показывал, и увидела темные головы. Ондатры плавали по воде, подъедая плавающие на поверхности объедки.
– Ты меня поэтому позвал? – вполголоса спросила она. – А я думала, что с тобой что-нибудь случилось.
– Я испугался. Я услышал, что вы с кем-то разговариваете за домом, и подумал, что вы опять хотите от нас убежать. Пожалуйста, не убегайте! Мало ли что скажет Джуди. Вы нам нужны. Нам нужна мама.
Гинни пошатнулась, как от удара в грудь. «Вы нужны этим малышам», – сказал ей Гемпи, и сейчас, глядя на Кристофера в его измятой рубашонке и с разлохмаченными волосами, Гинни поняла, что Гемпи был прав. Какой он маленький и уязвимый! Жить без мамы очень тяжело – она-то знает, каково это.
– О Кристофер! – проговорила она, открывая свое сердце мальчику.
– Шшш, не напугайте ондатр. – Типичный мальчик с головы до грязных пяток, он уже повернулся к протоке. – Там есть маленький, – прошептал он. – Ондатренок. Он все никак не может забраться вон на то бревно. Надо ему помочь.
Гинни посмотрела на плавающее вдали от берега бревно, не поняв, что Кристофер собирается туда плыть. И тут раздался всплеск.
