Тридцать три
Врач лежал на соломенном ложе в домике матушки Сары, а Кэт не отходила от него и сквозь слезы смотрела, как его одолевает чума, отравляя кровь невидимым ядом, а рассудок — безумными видениями. Он метался, разбрасывал руки, будто пытаясь сбросить с себя навалившуюся болезнь, отшвырнуть ее в ночь, туда, где она без следа растворится и не сможет вернуться и терзать его дальше.
Ему снилось, что он бежит, будто раненое животное, по лесной тропе, почти не касаясь камней и корневищ, прочь от просеки, где стоял дом. Он не смел оглянуться назад, потому что знал, что стоит замедлить бег, как он немедленно попадет в цепкие руки преследователей. Но ему было страшно не знать, где погоня, и он все же повернул на бегу голову и заметил две настигавшие его фигуры. Потом он их видел еще и еще раз, и всякий раз, когда оглядывался, расстояние между ним и охотниками сокращалось, и он старался бежать еще быстрей. Он увеличивал шаг, помогая себе руками, хватая открытым ртом воздух, раздиравший ему легкие. Он спасался от погони, где впереди всех бежали Мэттьюз и Альдерон, продирался сквозь чащу, увязая в ветвях густого подлеска, который с каждым шагом становился все плотней и плотней.
Он слышал жуткий стук деревянных стрел, торчавших из груди солдата, и тяжелые шаги кузнеца. В прошлый раз эта тропа была точно намного короче! Эти чертовы дубы уже давно должны были появиться… Но впереди тянулась та же тропа через лес и не виднелось никаких дубовых ворот. Чаща становилась страшнее. Сучья будто тянули к нему свои кривые когти, корни цеплялись за ноги, и ему приходилось высоко подпрыгивать, чтобы избежать ловушки. Наконец он зацепился носком за торчавший корень и со всего размаху рухнул на землю.
Он тяжело упал на тропу, и боль от удара вспыхнула и разлилась по всем костям и суставам. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, и рот его был полон песка и мелких листьев. «Нужно это выплюнуть. На зубах песок, и меня мутит. Господи милосердный, прошу тебя, дай мне глоток воды…»
Он пытался выплюнуть набившуюся грязь, но ему не удавалось это сделать, потому что теперь он прижимался лицом к горячей стене, в которой тлел огонь, и никак не мог оторваться. Он давился грязью и не мог вздохнуть. Наконец, отчаявшись избавиться от этой мерзости, он ее проглотил, потому что не было у него другого выхода, иначе он бы задохнулся. Он не мог шелохнуться, ни единый мускул не слушался. Он лежал на земле, будто замшелый камень. Мэттьюз и Альдерон опустились на землю рядом с ним, торжествующе усмехаясь, и, устроив себе передышку, приступили к допросу.
— Вот так, лекарь, — сказал Альдерон, — значит, нужно мне было слушать домашних, тогда я не потерял бы столько времени на еврея-шарлатана. Вот уж мне помогло, что последние дни я слушал тебя и никого другого! Я думал, цирюльник у нас дурак, но ему по крайней мере хватило совести сказать, что ничего нельзя сделать. Не он, а я оказался дураком, тебе доверившись! Он не пускал мне кровь, не давал отвратительных рвотных или слабительных, а ты все это сделал, но ничем не облегчил мне боль.
Он повернулся к другой тени, сидевшей с ним рядом.
— Не так ли, Мэттьюз? — сказал он.
— Все так, — ответил солдат, и Альдерон продолжал:
— А потом тебе еще хватило подлости поднять меня со смертного ложа и заставить охотиться за тобой по всей Европе, чтобы спросить с тебя наконец.
— Но, сеньор, вы разве не видите причины? Разве не понимаете? — жалобно простонал испуганный врач. — Я же старался ради вас. Признаю, я видел, что вас не спасти. Я прошу прощения за то, что мое лечение причиняло вам боль. Однако я нашел болезнь, которая пряталась в вашей груди! Я видел ее собственными глазами! И в один прекрасный день я поведал бы миру правду об этой твари, которая убила вас, и какой-нибудь другой человек потом остался бы жив! Многие бы остались жить, потому что я нашел вашу болезнь…
— Лекарь, — ответствовал мрачный призрак кузнеца Альдерона. — Последним моим земным желанием было прожить хоть еще немного. Но на то не было Господней воли, и не сумел ты мне этого дать. В ином мире первым желанием моим было отдохнуть. И Господь повел меня к вечному покою, ибо я был при жизни хорошим и честным человеком. Но ты нарушил мой покой.
Без сил и без движения лежал лекарь, слушая в свой адрес обвинения тех, кого больше всего боялся.
— Сеньор, — взмолился он. — Простите меня…
— И мне тоже есть что сказать, — заговорил солдат, сидевший рядом с Альдероном. — Какой дурак мог довериться испанцу, пусть даже образованному, и прислать его к моему королю? Известно ли тебе, лекарь, что я не подхватил болезни и не заразился от Рида? Ты-то был уверен в обратном, потому я и здесь. Я здесь, чтобы сказать тебе, что, не погуби ты моей жизни, сейчас я качал бы на коленях своего сына.
Призрак солдата поднялся во весь рост, гневно уставясь на перепуганного Алехандро.
— Твое искусство ложь. Ты ничем не лучше деревенской знахарки! Ты принес бы королю больше пользы, если бы стал при нем шутом, и все веселились бы над твоими дурацкими выходками! Но то, что ты сделал сейчас, не смешно. Я умер, а ты все еще жив.
Алехандро, потерявший было дар речи, вскричал:
— Что ты хочешь услышать от меня, солдат? Я каждый день проклинаю свое невежество и оплакиваю несчастные души тех, кому не помогло мое лечение. Чего ты ждешь от меня, что я должен сделать?
Тут его окружили темные тени умерших, кого он встретил на пути в Англию. Пять храбрых папских гвардейцев, умерших от меча капитана, евреи, сгоревшие на костре флагеллантов, и последним его друг, Эрнандес.
— А что ты скажешь о даме, лекарь? Что ты ей скажешь? — спросил Мэттьюз.
И Алехандро увидел вдалеке призрачную фигуру Адели. Он позвал ее, и она подплыла поближе, но не откликнулась на его зов. Она будто хотела приблизиться, но расстояние между ними осталось прежним. Он не мог коснуться ее, дотянуться рукой и не мог перейти ту пропасть, которая их разделяла.
«Господи боже, Адель! Пожалуйста, вернись, пожалуйста, не оставляй меня одного. Меня держат сейчас два призрака тех, кому я должен, но они требуют, чтобы я расплатился немедленно, а сейчас у меня осталась только моя жизнь. О, возлюбленная моя, остановись! Я с радостью умер бы вместо тебя, и матушка Сара сказала, что Господь спасет твою жизнь… Это выше моего понимания, почему же ты умерла?!»
Но бледный призрак качался в волнах поднимавшегося от земли тумана и вскоре вовсе исчез.
Алехандро услышал женский голос, звавший его по имени, и повернулся, чтобы посмотреть, кто это, в отчаянной надежде увидеть Адель. Но вместо возлюбленной он увидел склонившееся над ним лицо матушки Сары. Старуха улыбнулась, отчего призраки, его окружавшие, в гневе и страхе зароптали и зашептались.
— Ах ты глупец, — сказала ему матушка Сара, — с чего ты взял, что ведаешь Господню волю? В служении Господу не может быть лжи. Я не солгала, сказавши, что Господь сохранит жизнь, но вспомни-ка получше, сказала ли я тогда, чью жизнь? Если бы я сказала правду, о чем думала и чего боялась, то ты потерял бы последние остатки надежды и не смог бы вернуться сюда, чтобы сохранить собственную жизнь. Тебе хотелось, чтобы речь шла о твоей возлюбленной, чья жизнь была для тебя дороже всего на свете, но говорила я о твоей. Ты отработаешь все, что должен своим призракам, здесь. Тебе многое предстоит сделать. Ты еще не закончил работу, предназначенную для тебя Господом. — Она подала ему свою морщинистую руку. — Идем. Я в последний раз покажу тебе дорогу.
Он протянул к ней обе руки. Он не мог бы сказать точно, действительно ли ощутил ее прикосновение или так ему показалось, но это было неважно, ибо в тот же момент ему стало легче. Он слышал биение ее сердца, так, словно его жилы наполнились ее кровью, и, медленно и с трудом, страдая от боли, начал подниматься.
И вдруг она сильным рывком поставила его на ноги, да так, что он оторвался от земли, и поплыла вперед, все еще держа его за руку, а он потянулся следом. Он не чувствовал под собой ни тропы, ни земли, но знал, что бежит изо всех сил, стараясь не отставать.
Призраки взметнулись все разом, завопив от негодования, глядя на их бегство. Мэттьюз и Альдерон
