— Это проблема, и я сам до конца не разобрался в ней. Но у меня нет уверенности, что тебе следовало отдавать его в книгохранилище.
— Он же на иврите. Думаю, там ему самое место. Это для него как родной дом, Брюс.
— Часть его на иврите, но гораздо больше записей на английском и французском. И описанные методы взяты главным образом из английской народной медицины.
— Некоторые методы взяты из английской народной медицины, но большая часть записей сделана Алехандро, а он, как известно, был испанским евреем. Многому из того, о чем там рассказано, он научился у этого француза, де Шальяка.
— Однако по времени дневник дольше всего находился в Англии. Поэтому мне кажется, что он по праву принадлежит ей.
— Нет, ты ошибаешься. Он не принадлежит ни Англии, ни Франции. И он не источник неприятностей, как ты выразился. Я провела множество приятных часов, читая его. И Кэролайн тоже.
— Я могу вспомнить несколько очень даже неприятных часов, проведенных рядом с этим дневником.
— Они могли бы оказаться гораздо более неприятными, если бы его у нас не было.
Они медленно двинулись в сторону другого экспоната. Их резкое расхождение во мнениях потрясло Джейни. Ей отчаянно хотелось покончить с этой проблемой, нейтрализовать негативное влияние неодушевленного предмета на их взаимоотношения, которые внезапно начали казаться более хрупкими, чем ей запомнилось с прошлой встречи. Она спрашивала себя, в чем тут дело. В напряжении, вызванном долгой разлукой? Может, Брюс уцепился за дневник как за предлог, позволяющий ему излить это напряжение?
— Послушай, — сказала она более решительно, чем чувствовала, — теперь дневник у меня. Я рисковала, забирая его оттуда, где он хранился много лет, и могу делать с ним что хочу. А хочу я, чтобы он находился в хранилище.
— Что ж, — ответил Брюс после напряженной паузы, — в конце концов, это твое дело.
Джейни была потрясена тем, до какой степени они не понимают друг друга, и это в тот момент, когда должны были бы радоваться, что оказались вместе. Ее охватило сильнейшее желание исправить ситуацию.
— Давай не будем позволять этому отравлять нам нашу встречу, — мягко сказала она. — Если нам так уж необходимо спорить, можно найти тысячу других тем — что-то такое, в чем один из нас может даже победить. И конечно, мы будем спорить, но… в другой раз. Я даже надеюсь, что будем. Это такое удовольствие — спорить, не задевая друг друга. Но конкретно сейчас времени у нас немного. Давай просто отдыхать и радоваться тому, что мы вместе. Идет?
— Ладно, — ответил Брюс после очередной долгой паузы. — Ты права.
— Мои самые любимые слова, которые можно услышать от мужчины. — Джейни улыбнулась. — Ты позволишь туповатой женщине средних лет угостить тебя обедом? Пожалуйста, скажи «да». Я жутко проголодалась после всех этих прогулок.
Выражение его лица смягчилось.
— Я тоже. Пошли.
Запах чувствовался на расстоянии нескольких кварталов — пугающий, тошнотворный запах влаги, горелого дерева и химикалий, которые используют пожарные. Майкл Розов стоял перед развалинами дома, грустно качая головой; рядом с ним заливалась слезами Кэролайн. Майкл находился в участке, когда кто-то из соседей вызвал пожарников. Они тут же выехали, однако ко времени их прибытия спасать было уже нечего. От дома, где Джейни когда-то жила вместе с мужем и дочерью, осталась лишь груда мокрых кирпичей, над которыми поднимался горячий пар. Чудесным образом уцелевшие куски обоев с цветочным узором из гостиной были единственным красочным пятном на фоне почерневшего месива.
Кэролайн, рыдая, уткнулась мужу в плечо, и Майкл похлопал ее по спине.
— Когда она собиралась вернуться?
— Она не знала точно. Может, через несколько дней.
— Думаю, нужно ей позвонить.
— Зачем? — спросила Кэролайн, вытирая слезы. — Дом не поднимется из руин, даже если она вернется прямо сейчас.
— Она наверняка хотела бы знать. — Он тяжело вздохнул и вытащил из кармана телефон. — По- моему, это должен сделать Том.
Том стоял за пределами иммиграционной зоны международного аэропорта в Логане и пытался затолкать подальше воспоминания о том, что испытал в прошлый раз, когда приехал сюда, чтобы выручить Джейни. Сегодня, по крайней мере, его не ждет аналогичный сногсшибательный удар. Он встречал ее после возвращения из Лондона с букетом цветов, но, прочтя сообщение, переданное с другим пассажиром, положил цветы на ближайшее кресло и просто оставил их там. Сегодня он пришел с пустыми руками. Дарить цветы казалось неуместным — когда такое случилось. Да, с пустыми руками; стыд какой. Но, по крайней мере, того же нельзя было сказать о его сердце.
Двадцать три
Как и предсказывал де Шальяк — и Алехандро усердно молился, чтобы это произошло, — симптомы таинственной болезни графини Элизабет вернулись на следующее же утро. Пришлось им снова ехать; де Шальяк не мог изменить данному королю слову позаботиться о здоровье принца и его семьи, какой бы незначительной ни была болезнь.
Алехандро скакал бок о бок с Джеффри Чосером, охранники держались позади. Де Шальяк значительно отстал от остальных, лелея свое возмущение этой ничтожной, никому не нужной поездкой. Время от времени Алехандро оглядывался и награждал француза улыбкой, которая лишь усиливала раздражение последнего.
Где-то на полпути Алехандро наклонился к Чосеру и негромко спросил:
— Вам ведь по душе интриги, юный Чосер?
— Неужели это так заметно?
— Не меньше, чем синяки на заднице у шлюхи, — ответил Алехандро.
Он не привык к таким выражениям, но парню, похоже, непристойности нравились, и Алехандро хотел создать ощущение дружеской близости между ними.
Чосер рассмеялся.
— Ну, они не так уж бросаются в глаза.
— Я готов предоставить вам возможность стать участником интриги высочайшего свойства.
— Ох, я весь внимание, сэр!
— Насколько я понимаю, Чосер, вы преданы лорду Лайонелу?
— Вообще-то моя истинная преданность принадлежит леди Элизабет, хотя, если милорду требуется, я всегда к его услугам.
— Однако на верность вы присягали…
— Графине, сэр. Я начал свое служение в ее семье.
— Она умеет выбирать пажей. Вы человек очень способный. И сообразительный.
— Спасибо на добром слове, доктор. Однако внутри меня есть еще «сообразительность» особого рода, которая пока не нашла себе выхода. Я мечтаю о том дне, когда мое служение закончится и я смогу полностью посвятить себя литературе.
Это признание удивило Алехандро. Оказывается, их мечты очень схожи.
— Вы человек того же душевного склада, что и я.
— Очень может быть. Однако расскажите, доктор, что за интрига?
— Ах, я чуть было не забыл! Помните Жака, племянника мсье Марселя?
