совершенном исполнении. «Маленькая девочка из моей родной страны, — пишет месье Морис Ьаррес в „Колет Бодош“, — я даже не сказал, что ты красива». Теперь, когда мне приходится хвалить искусство Лилиориньи, мне почти неловко, что я раньше говорил о ее красоте. Игра ее, поймите меня хорошенько, достигала полного совершенства. Благодаря ее таланту самые головоломные фразы автора «Дерев» и многих других шедевров становились простыми, прозрачными, словом — доступными самому ограниченному из этих неискушенных зрителей, сливающих воедино свои восторги по адресу поэта и по адресу чудесной артистки. В нашей ложе, за исключением, пожалуй, Азима Электропулоса, все рыдали. Мог ли я себе представить, что этот день, так скверно начавшийся, закончится таким апофеозом!
— Bella! Bella! Bellissima! — не переставая кричал позади меня маркиз Лашом-Аржантон.
Мишель Ворагин тронул меня за руку.
— Конец второго акта! — шепнул он. — Пойдемте, лучше не ждать, пока опустится занавес, а то нас захлестнет в коридорах толпа беснующихся поклонников!
Я вышел с сильно бьющимся сердцем вслед за этим догадливым человеком.
Две секунды спустя мы были перед дверью уборной талантливой девы. Мишель постучал. Я назвался.
Дверь приоткрылась, белая ручка схватила меня за руку.
— Войдите, друг моего сердца! — шепнул ангельский голосок, повторяя фразу, которой одною ночью в Парме Кресченция встречает Фабриция. Дверь захлопнулась перед самым носом целой толпы краснеющих молодых людей, устремившихся сюда со всех сторон, каждый с букетом величиной с добрый бомбометатель.
Я остался в уборной Лили Ториньи, с глазу на глаз с ней.
— Этьен, — начала она, — как вы нашли мою игру? Вместо ответа я опустился на одно колено и, схватив ее руку, оросил ее слезами.
— Ах! — молвила она, — ты, по крайней мере, артист — и настоящий.
Она повторила:
— Настоящий артист! Если бы ты знал, дитя мое, какая это редкость по нынешним временам!
Тут я заметил, что рука у нее слишком горяча.
— У вас жар! — воскликнул я.
Она остановила на мне взгляд, полный восторга и экстаза.
— А ты думаешь, что иначе я могла бы так играть? У меня закружилась голова. Я крикнул ей:
— Но разве вы не знаете, безрассудная актриса, что эти слезы и возгласы, которые исходят из самого сердца, усиливают бледность худеющего чела и что… любить страдание значит бога искушать!
— Ах! — вздохнула она. — Ты говоришь хорошо. Еще, еще говори, как сейчас… Я уверена, что у тебя где-нибудь есть готовая пьеса в пяти актах.
— Нет, нет, — запротестовал я. — Никакой пьесы в пяти актах. У меня — только моя любовь, но она беспредельна.
Она, улыбаясь, пожала своими очаровательными плечами.
— Дитя, — сказала она, — дитя! Сегодня утром ты и не подозревал еще о моем существовании.
— А мне кажется, что я знал вас — всегда!
Клянусь вам, со своими белокурыми волосами, в которых от электрических лампочек плясали огоньки, она была прекрасна в этот момент.
Снопы цветов отражались и повторялись бесконечно в зеркалах, рамы которых были украшены поздравительными открытками поклонников моей возлюбленной Лили.
Она секунду с улыбкой восторга смотрела на меня, опустившегося на колени у ее ног и покрывающего ей руки поцелуями.
И слова, сладостные и предвиденные, упали с ее уст.
— Этьен, я люблю вас.
Как мне понятно после таких слов знаменитое восклицание Родрига в «Сиде»:
«Явитесь, наваррцы, мавры и кастильцы!»
Мавры и кастильцы и в самом деле явились: толпа поклонников высадила дверь уборной. Тут были оссиплурийцы всех возрастов и состояний, от очень юных, еще в ученической форме, и до старцев в брюках шашечками. В одно мгновение ока я оказался разлученным с моей Лили. Она едва успела мне крикнуть:
— До вечера. После спектакля. У меня в уборной. Общий сборный пункт. Мы ужинаем все вместе в «Возрожденном Лососе».
Я немедленно вернулся к себе в ложу. Впрочем, за кулисами уже раздавался голос режиссера, кричавшего:
— Товарищи! На сцену для «третьего»! Занавес тотчас почти поднялся.
Несмотря на свое огромное счастье, я был немного смущен и отвел в сторону Мишеля Ворагина.
— Вы тоже ужинаете сегодня в «Возрожденном Лососе?» — спросил я его.
— Что-то затевается, — отвечал он. — «Возрожденный Лосось» — один из лучших ночных кабачков Мараканды, а товарищ Лашом-Аржантон, который приглашает на этот раз, — обычно умеет хорошо все устроить. Вы понимаете, что я не стану терять случай.
— Мне очень хотелось бы последовать вашему примеру, — робко начал я. — Мадемуазель Ториньи меня только что пригласила и…
— Вы были бы неправы, если бы отказались от приглашения. Ах! sapristi…
Он хлопнул себя по лбу.
— Невозможно. С двенадцати часов начиная, вы не свободны. Разве вы забыли, что обещали быть в полночь у олигарха Оссиплури?
— Я не забыл, — сказал я, почесывая за ухом, но…
— Но?
— Мне очень хотелось бы «поднести стерлядь», как говорят у вас, этому оссиплурийскому олигарху!
Мишель Ворагин бросил на меня странный взгляд.
— Не советую, — холодно сказал он.
Этот взгляд подействовал на меня не особенно приятно. Но я все же попробовал еще поартачиться.
— Хотел бы я знать, почему вы мне не советуете…
— Потому, дорогой товарищ Пендер, что у олигарха Оссиплури «голова от шапки недалеко ушла», как говорят у вас. Если бы, отказавшись уже от одного приглашения, вы бы позволили себе затем роскошь не явиться в назначенный вами же час, — олигарх Оссиплури, дорогой полковник, невзирая на то уважение, какого вы заслуживаете, способен был бы послать за вами взвод татар и отправить вас заканчивать этот день в глубоком подземелье.
Мишель Ворагин говорил со мной самым спокойным тоном. Было очевидно, что он не шутит. Я сделал последнее усилие.
— Хотел бы я знать, — сказал я, принимая самый независимый вид, — хотел бы я знать, что сказал бы генерал Франте д'Эспрэ, когда узнал бы о таких действиях.
К величайшему моему изумлению, Мишель Ворагин с самым беспечным видом щелкнул пальцами.
— Говорил бы, что ему угодно! Станет об этом заботиться олигарх Оссиплури! Угроза репрессий со стороны генерала Франше д'Эспрэ, милый мой месье Пендер, видите ли, это — угроза, которая может производить впечатление на мужчин. Но она ничуть не подействовала бы на олигарха Оссиплури.
— А почему, смею спросить?
— Как? — с изумлением спросил он в свою очередь. — Вы не знаете?
— Ничего решительно.
— Да ведь олигарх Оссиплури… — Он нагнулся и прошептал мне три слова на ухо. Я так и подскочил.
— Да ну? — проговорил я, совершенно сбитый с толку.
— Это именно так, как я имею честь вам докладывать, — отвечал он.
Вместе с тем он вынул часы из кармана.
— Однако! без двадцати двенадцать. Вам скоро надо ехать. По распоряжению Жерис-хана, у подъезда театра вас ждет автомобиль. Дворец олигарха довольно далеко.
