то ей подсказывало, что оба исчезновения связаны между собой, что первое стало причиной второго и что за всем этим не стоит ничего хорошего. Жуанвиль и д’Эскейрак стояли истуканами, не решаясь прервать молчание королевы. Наконец она обратилась к Жуанвилю:
– Вы, по крайней мере, напомнили ему, что он должен уведомить короля о своем отъезде? Или он забыл о законе, который запрещает рыцарю уезжать без разрешения сюзерена?
Гнев вновь трепетал в ее голосе, и она не старалась его обуздать. Он помогал скрыть нарастающую тревогу.
– Он не забыл, мадам. Прежде чем уехать, он просил меня броситься к ногам нашего господина и испросить ему прощение, он добавил, что речь идет о деле чести.
– Ну так пойдемте к Его Величеству, и я пойду вместе с вами. Думаю, что я не буду лишней, раз нам придется потревожить короля во время исполнения им молитвенного долга.
А Рено между тем был уже очень далеко.
Все было так, как рассказал Жуанвиль. Ранним утром мальчишка, босоногий бродяжка, что возникают в восточных городах словно бы из пыли, вручил Рено записку. Этот чисто одетый мальчуган, передав записку, уселся на пороге еще закрытой харчевни и сказал: «Подожду!»
Записка повергла Рено в крайнее изумление. Очень коротко его извещали о том, что даму де Валькроз похитил «эмир, в котором она пробудила страсть» и, если он не хочет, чтобы она навсегда исчезла в далеком гареме, пусть поспешит ей на помощь, следуя за юным посланцем. Ему дано поручение отвести Рено к человеку, который поможет рыцарю ее спасти. Но он должен отправиться в путь один и никому не говорить о содержании записки, которую он должен уничтожить.
Рено в задумчивости мял записку в руках, словно бы надеясь выжать из нее еще какие-нибудь сведения. Что за невероятная история! Санси похищена? Санси пробудила страсть в каком-то эмире? Кто мог ее увидеть и когда? Слово «страсть» в особенности удивило Рено. У него не укладывалось в голове, что его «милая дурнушка» стала той роковой красавицей, что не задумываясь разбивает сердца… Нет, дело, похоже, в чем-то другом… Но в чем? Пока он раздумывал, записка выпала у него из рук, и он заметил потерю только тогда, когда услышал голос Пернона. А тот, прочитав записку, сказал:
– Я слышал, что сарацины не могут спокойно смотреть на женщин с огненными волосами.
– Так ты думаешь, это правда?
– А почему нет? Да, юная дама вовсе не хорошенькая… Но ей это и не нужно. В ней есть нечто другое, более привлекательное…
– Да что ты!
– Вы, должно быть, ослепли, любуясь красотой королевы! Оно и правда, рядом с ней все женщины меркнут. Но не дама Санси! Остается только узнать, – добавил Жиль безразличным тоном, – волнует вас ее судьба или нет. К тому же я не понимаю, почему обратились именно к вам. Возможно, что только для того, чтобы вы покинули Сен-Жан-д’Акр, в этом случае вы можете угодить в ловушку.
– Может, и так. Но я не могу не поехать. Пойди оседлай мне лошадь и собери дорожный мешок.
– Я тоже сейчас соберусь.
– Ты ведь умеешь читать, правда? Я должен приехать один. И сожги, пожалуйста, записку.
Рено вдруг охватило лихорадочное возбуждение. Вполне возможно, что в записке была изложена лживая информация, но ведь Санси и в самом деле была похищена, так можно ли с этим смириться? А по какой причине ее похитили, выяснится со временем. Не прошло и нескольких минут, как Рено уже был готов тронуться в путь. Сонному Жуанвилю он поручил испросить за себя прощение у короля, и вот он уже следует за маленьким посланцем.
Рено, ведя за собой в поводу лошадь, направлялся за мальчишкой к Галилейским воротам, и там они с трудом протолкались к выходу сквозь толпу нищих и крестьян, которые привезли на рынок овощи и фрукты. От городских стен дорога тянулась к округлым холмам, окутанным туманной дымкой, предвещавшей жару. На обочине дороги Рено заметил всадника, к нему-то и подвел Рено маленький провожатый, сначала показав ему, что пора сесть в седло. По головному убору, похожему на тюрбан, по джавшану[53] с металлическими пластинами и шароварам можно было понять, что всадник принадлежит к свите одного из местных сеньоров – ливанца, сирийца или копта.
– Ты будешь моим проводником? – обратился к нему Рено.
Всадник молча пригнулся к седлу и показал рукой на тянущуюся впереди дорогу. Он не ответил и на вопрос, куда они едут, и только дернул за узду своего коня, пустив его сначала рысью, а потом, не обернувшись, перешел на галоп. Рено, пришпорив своего коня, без труда догнал его.
Рено не знал, что Василий, вместо того чтобы крепко спать, как они полагали с Жилем, давно проснулся и побежал за ним и, спрятавшись за кустом тамариска, видел, как его господин встретился с незнакомцем. Он хотел подкрасться поближе, чтобы услышать, о чем они будут говорить, но не успел – всадники уже ускакали. Василий выбежал на середину дороги и с тревогой смотрел им вслед, а на дороге вздымались и опадали клубы пыли, поднятые копытами лошадей. И не было никакой возможности узнать, куда ускакал самый дорогой для него человек…
И еще кое-кто смотрел им вслед. Усевшись на жухлую траву обочины, мальчишка, который принес записку, наслаждался отдыхом после честно исполненного долга: поглазев, он достал из-под балахона яблоко и стал его грызть. Василий решил обо всем его расспросить…
Всадники недолго скакали – равнину с плодородными полями и оливковыми рощами, с ручьями и речками, что тянулась от Сен-Жан-д’Акр до гор Галилеи, они миновали очень быстро. Эту равнину очень украшали растущие между полями фруктовые деревья, миндаль и виноградные лозы. Рено непременно оценил бы ее живописность, если бы не тревога за судьбу Санси, непонимание, куда он едет и каким образом может избавить Санси от гарема. Он успел хорошо узнать Санси и понимал, что она никогда не уступит требованиям мусульманина, а значит, тут же подпишет себе смертный приговор.
Доскакав до отрогов Галилейских гор, всадники, изнемогая от зноя, остановились в тени пальм, под которыми таился колодец. Они напились сами, напоили лошадей, и проводник усадил Рено возле небольшой хижины. Шевалье запротестовал: можно ли терять драгоценное время, когда речь идет о спасении благородной дамы? Но проводник, похоже немой, хотя и не глухой, показал на солнце – смотреть на него было невозможно, так оно полыхало, – потом улыбнулся и протянул своему спутнику сыр и финики. Потом улегся на землю, повернулся к Рено спиной и преспокойно заснул.
Рено смотрел на него с немалым изумлением, готов был растолкать его и, угрожая мечом, заставить вновь пуститься в путь, но, почувствовав, что даже в их тенистом прибежище с него в три ручья стекает пот, подумал, что проводник, быть может, ведет себя разумно, он знает свою страну, приспособился в ней жить, тогда как Рено мало что смыслит в здешних порядках.
Он тоже решил прилечь, но уснуть не смог. Слишком много вопросов теснилось в его голове. Что у него за провожатый и кто послал его за Рено? Ведь для того, чтобы знать о «страсти» эмира, нужно находиться в его окружении… Рено плохо себе представлял географию этой страны, он знал о ней только то, что вычитал из рукописи Тибо. Он не представлял себе, где кончается территория франков и где начинаются земли мусульман. На каком расстоянии они находятся сейчас от Дамаска? А от Алеппо? А от других городов, где эмиры составляют военную знать? Рено предполагал, что Санси могли увезти только в какой-нибудь большой город. А вот что касается провожатого, то Рено подумал: уж не принадлежит ли он к братьям-храмовникам? Все крестоносцы знали, что монахи-воины всегда преследуют собственные интересы и поддерживают отношения с неверными, что уже не было секретом. Об этом было известно многим, даже королю. Достаточно вспомнить, как он гневался на Кипре и даже здесь, в Сен-Жан-д’Акр, когда тамплиеры убеждали его в выгоде договоров с мусульманами. И все-таки было бы очень странно, если бы именно они узнали о похищении эмиром-мусульманином знатной дамы-христианки! Узнали и ничего не сделали ради нее…
В конце концов размышления погрузили Рено в сон, и когда он, почувствовав, что его трясут за плечо, открыл глаза, день уже клонился к вечеру и все вокруг оделось сиреневой дымкой. Попив воды и напоив лошадей, всадники через несколько минут уже скакали к потемневшим горам.
Они ехали всю ночь. Ночь была светлой, на небе светились звезды, они были больше и ярче, чем на Западе, о таком ларце со сверкающими драгоценностями не мечтала ни одна королева. Вершины гор были видны отчетливо, и если по дороге нельзя было скакать галопом, то ехать спокойно можно было без всяких
