иней. Кто мог это сделать?
– Подумайте сами, Корантен! Лилия на щеке отвечает на ваш вопрос вполне определенно: король поручил своим палачам отомстить за свою поруганную честь. Обращусь к нашему кюре и попрошу побыстрее похоронить несчастного: ведь он окрещен!
– Это будет нелегким делом: кюре осадило все население деревни, крича, что их ждет проклятие, и настаивая, чтобы убитого не отпевали в церкви и не хоронили на кладбище.
– Немедленно туда!
Надев сапожки на меху и завернувшись в просторную накидку, Сильви бросилась в сопровождении Корантена и Жаннеты в деревню, где на площади перед церковью местного кюре, аббата Фортье, окружила толпа. Все косились на тело молодого негра, накрытое мешковиной. Появление Сильви было встречено почтительной тишиной: она знала, что эти люди искренне любят ее, но все равно боялась страха, который угадывала в их глазах. Впрочем, заговорить ей не дали. Самая важная персона в деревне, некий Ланглуа, выступил вперед, поклонился герцогине и проговорил:
– Госпожа герцогиня, при всем нашем к вам уважении должен сказать вам от имени всех, что мы не хотим хоронить этого негра рядом с нашей родней. Поблизости от него никто уже не сможет покоиться с миром.
– Почему? Из-за цвета его кожи?
– И из-за кожи, и из-за того, как он погиб. Он умер насильственной смертью, и мы не хотим, чтобы нас тревожила его не знающая покоя душа.
– Если она и будет кого-то тревожить, то только убийцу, а его, насколько мне известно, среди вас нет. И потом, не забывайте, что Набо был христианином, крещенным в часовне Сен-Жерменского замка под именем Винсент. К тому же он не преступник.
– Об этом ни нам, ни вам, госпожа герцогиня, ничего не известно. Да вы ни в чем никогда не усматриваете дурного!
– Отчего же, я вижу дурное прямо здесь, сейчас: ведь вы отказываете христианину в молитве и христианском упокоении.
– То же самое пытался им втолковать я, госпожа герцогиня, – вздохнул аббат Фортье, – но они ничего не желают слушать.
– Не требуйте от нас этого! – стоял на своем Ланглуа. Односельчане поддержали его дружным хором голосов. Поразмыслив, Сильви приказала:
– Раз так, несите его в замок.
– Вы этого не сделаете! – возмутился Ланглуа. – Ведь не зароете вы его в своей часовне, среди наших герцогов?
– Не там, а на островке посреди пруда. Завтра аббат Фортье освятит там клочок земли. А пока отнесите его в комнату, в которой он жил.
Люди молча повиновались. Тело Набо положили на его кровать, поставили вокруг свечи и сосуд со святой водой и с побегом самшита, оставшимся с последнего Вербного воскресенья. Однако на следующий день, когда аббат Фортье пришел освятить могилу, вырытую в успевшей оттаять земле, тело Набо таинственным образом исчезло. Люди, совершившие святотатственную кражу, не оставили никаких следов. Деревня, напуганная пропажей трупа, в один голос утверждала, что это проделки дьявола и что теперь деревню придется долго отмаливать.
Это можно было считать еще не самой дурной развязкой: с жителей деревни сталось бы потребовать предания огню всего, что принадлежало убитому, в первую очередь его жилища... Сильви пошла людям навстречу, однако заказала несколько месс в своей личной часовне, после чего постаралась выкинуть из головы это трагическое происшествие, выглядевшее грозным напоминанием о королевской мстительности.
Будущее, всегда представлявшееся Сильви простым и ясным, теперь затянули тучи. Ей было тоскливо в огромном замке, где, несмотря на присутствие верной Жаннеты и домашний уют, она чувствовала себя совершенно одинокой.
Но ей еще только предстояло достигнуть дна одиночества и заброшенности. Тяжелее всего было бессонными беспросветными ночами, когда, несмотря на отвары Жаннеты, ей не удавалось сомкнуть глаз. Во второе воскресенье февраля, когда она, выйдя после большой обедни из деревенской церкви – после отъезда аббата Резини она пользовалась замковой часовней лишь изредка, – направилась вместе с Корантеном, Жаннетой и остальными назад в замок, их внезапно обогнала почтовая карета. У Сильви учащенно забилось сердце, и она ускорила шаг. Наконец-то она узнает новости! В карете мог оказаться только Персеваль де Рагнель.
– Вряд ли это он, – сказал Корантен, хмурясь. – Господин шевалье обязательно остановился бы рядом с вами.
– Тогда кто же?
В карете прибыла Мари! Сбросив на пол меховую шубу, в которой до того куталась, она стояла у камина в большой гостиной, в котором тлело толстое полено, и протягивала озябшие руки к теплу. При появлении матери она не соизволила обернуться. Гостиная была такая огромная, что Сильви показалось, будто она снова видит дочь малюткой. С нескрываемой радостью она воскликнула:
– Моя маленькая Мари! Ты вернулась!
Только когда Сильви оказалась рядом, готовая заключить дочь в объятия, та оборотила к ней лицо, от которого дохнуло еще более жгучим холодом, чем от белого мрамора каминной полки.
– Я приехала с вами проститься и сказать, что люто вас ненавижу! С этого дня у вас нет дочери.
– Что это значит, Мари?
– То, что вы испортили мне жизнь и что я вам никогда этого не прощу. Слышите? Никогда! – На последнем слове она всхлипнула.
Стараясь не дать воли гневу, поднявшемуся в душе от несправедливого обвинения, Сильви призвала себя к спокойствию: печать страдания, лежащая на милом личике дочери, побуждала ее еще шире раскрыть объятия, а не метать молнии. Видимо, Франсуа ее отверг... Сильви была счастлива уже тем, что дочь не осуществила свою страшную угрозу и предстала перед ней живой.
– Будь добра, объясни, что, собственно, стряслось? Почему ты покинула в разгар зимы замок Сольес, где тебе так нравилось жить, и пустилась в дальнюю дорогу? Да к тому же одна-одинешенька! Ты не встретилась с Персевалем?
Мари нахмурила брови и сложила руки на груди, словно перекрывая матери доступ в свое сердце.
– Нет, не встретилась. Ни с ним, ни с тем, за кого хотела выйти замуж и кто дал мне торжественное обещание.
Она уже перестала сдерживать слезы. Сильви охватил ужас. Неужели Людовик XIV, забыв об узах крови, приказал убить Бофора, как до того – несчастного Набо?
– Почему же ты с ним не встретилась? Что... Что с ним случилось?
Мари, не переставая рыдать, ухитрилась презрительно усмехнуться.
– Не беспокойтесь, ваш любовник жив и здоров. Во всяком случае, так я предполагаю, потому что к моменту моего отъезда его эскадра еще находилась в море.
– Мой любовник? Но господин де Бофор вовсе им не является.
– Теперь, возможно, и нет, но был наверняка, иначе не пойму, как он мог оказаться отцом моему брату!
Едва успокоившись, Сильви снова пришла в ужас.
– Кто тебе это сказал? – крикнула она.
– Друг госпожи де Форбен, ставший и моим другом. Благородный человек, знающий как будто всю вашу подноготную, милая матушка!
Последние два слова были произнесены с ненавистью, окончательно добившей Сильви. Титаническим усилием воли она удержалась на самом краю пропасти отчаяния, в которую ее усердно сталкивала родная дочь.
– Как я погляжу, ты умеешь подбирать себе друзей... Могу я узнать имя этого человека?
Если она надеялась, что Мари с ходу назовет своего осведомителя, то это было ошибкой. Девушка некоторое время молчала, с отвращением глядя на мать.
