датчик глубже пятидесяти футов. Фал начал перетираться. Вечером следовало его заменить.
— Акулу видишь еще? — крикнул он вниз Длинному.
Последовала пауза, пока Длинный смотрел на экран.
— Она поднялась примерно до пятидесяти, — прокричал тот в ответ. — Прямо как будто подвешена. А сигнал сильный и чистый.
Чейс мысленно обратился к акуле, умоляя ее всплыть и показаться — не столько ему, сколько Максу. Прежде всего Максу.
Они выслеживали ее два дня, записывая данные о скорости, направлении и глубине движения, температуре тела, — жадные до любой информации о самом редком из великих хищников океана, — но наблюдали только белое отражение сигнала на зеленом экране. Саймон хотел, чтобы они снова увидели акулу и Макс мог насладиться ее совершенством и красотой; хотелось также убедиться, что с акулой все в порядке, она ничем не заразилась и у нее нет воспаления в том месте, где буксировочным крючком было прицеплено электронное сигнальное устройство. Крючок закреплен очень удачно, в грубой шкуре за спинным плавником, но этих животных осталось так мало, что он старался избежать даже малейшей опасности причинить им вред.
Они нашли акулу почти случайно, как раз вовремя, чтобы не допустить ее превращения в охотничий трофей, помещаемый на стене в баре.
Чейс поддерживал хорошие отношения с местными рыбаками-профессионалами, но никогда не принимал участия в разговорах о сокращении улова и оскудении рыбных запасов. Он не мог присутствовать сразу везде, и рыбаки были нужны ему как глаза и уши в океане, чтобы предупредить о природных и антропогенных аномалиях: массовой гибели рыб, неожиданном цветении водорослей или нефтяных пятнах.
Его подчеркнутый нейтралитет оправдался вечером в четверг. В институт позвонил рыбак, достаточно разумный, чтобы не использовать радио, которое могли слушать на каждой лодке в трех штатах. Он сообщил Чейсу, что видел мертвого кита, дрейфующего между островом Блок и Уоч-Хиллом. Тушу уже объедали акулы, но стайные, в основном — голубые. Редкие одиночки-белые еще не напали на след.
Но они нападут — те немногие, что еще бороздили бухту между Монтоком и мысом Джудит. И скоро нападут.
Слух дойдет до владельцев лодок, сдаваемых внаем; шкиперы позвонят своим лучшим клиентам и пообещают им — за сто или двести долларов в день — выход на один из наиболее желанных морских трофеев, верховного хищника, самую крупную плотоядную рыбу в мире, людоеда — большую белую акулу. Они быстро найдут кита, потому что его труп виден на экранах радаров, и будут кружить вокруг него, пока клиенты снимают захватывающее представление: вращающиеся глаза и подвижные челюсти, отрывающие от кита пятидесятифунтовые куски. А потом, опьяненные мечтой продать такую челюсть за пять или десять тысяч долларов и не замечающие возможности заработать гораздо больше, оставив акулу в живых и предложив привилегированным клиентам исключительное право съемки, они загарпунят ее и убьют… Потому, скажут они себе, что если не мы, то кто-то еще.
Это называется спорт. Для Чейса здесь было столько же спорта, сколько в том, чтобы застрелить собаку, когда она ест.
Он и другие ученые от Массачусетса до Калифорнии и Флориды уже несколько лет пытались «пробить» закон об официальном объявлении белых акул охраняемым видом, как это сделали кое-где в Австралии и Южной Африке. Но белые акулы не млекопитающие, не отличаются сообразительностью, не всплывают улыбнуться детям, не «поют» и не издают милые звуки, общаясь между собой, не прыгают за деньги сквозь кольца перед посетителями. Они остаются прожорливыми рыбами, порой — хотя и редко, много реже, чем пчелы, змеи, тигры или молния, — убивающими человека.
Все соглашались, что белые акулы — чудо эволюции, что они пережили, почти не изменившись, десятки миллионов лет, что они великолепны с биологической точки зрения и не до конца постижимы с медицинской; что они играют важнейшую роль в поддержании баланса в морской пищевой цепи. Но во времена бюджетных ограничений и противоречивых приоритетов очень немногие готовы были прилагать усилия для защиты животного, воспринимавшегося просто как рыба, которая ест людей.
Чейс был уверен: осталось недолго, может быть не далее начала следующего тысячелетия, до их полного исчезновения. Дети увидят головы белых акул на стенах и фильмы о них по каналу «Дискавери», но уже через поколение от них не останется даже воспоминаний — белые акулы станут не более реальными, чем динозавры.
Первым его побуждением после разговора с рыбаком было взять взрывчатку, найти кита и разнести его на куски. Это лучшее решение, наиболее быстрое и продуктивное: кит исчез бы с экранов радаров, акулы рассеялись бы. Но и самое опасное, потому что уничтожение туши кита — федеральное преступление.
Акт об охране морских млекопитающих представлял собой образец противоречивого закона. По положению, никто — ни ученый, ни праздный любопытный, ни кинооператор, ни рыбак — не мог приблизиться к киту, как живому, так и мертвому. Неважно, что движение за спасение китов (в том числе и данный Акт) родилось после демонстрации замечательных фильмов, снятых многоопытными профессионалами. Неважно, что туша кита оборачивалась экологической катастрофой. Связавшийся с китом превращался в преступника.
Прошли те дни, когда Чейс стоял в рядах смутьянов из движения в защиту окружающей среды. Пять лет назад он принял решение работать в рамках системы, а не вне ее. Саймон проглотил свою ярость, поцеловал несколько задниц и добился стипендий, чтобы завершить образование, а потом вернулся в Уотерборо — без особого представления о собственных намерениях. Он мог преподавать либо продолжить обучение, но устал от несвободы классных комнат и лабораторий: он хотел учиться, делая что-то. Существовала возможность получить работу в Вудс-Холе, или в Скриппсе, или в каком-нибудь другом из институтов моря в стране, но он никак не мог собраться написать докторскую диссертацию и не был уверен, что ему предложат что-то стоящее.
Одно для Чейса было абсолютно ясно: жизнь его неотделима от моря.
Саймон полюбил море сразу, с первой встречи, когда отец взял его на борт «Мисс Эдны» и дал насладиться ощущением, звуками и запахами моря. Он научился обожать и уважать не только само море, но и создания, его населяющие, и людей, которые занимаются ими.
Особенно, хотя в понимании его отца извращенно, воображение Чейса поразили акулы. Тогда, казалось, акулы были везде: грелись в лучах солнца на поверхности, штурмовали сети, полные бьющейся рыбы, шли по кровавому следу лодки, когда за борт выбрасывали рыбьи потроха. Сначала его очаровал их неустанно угрожающий вид, но после, по мере того как он все больше и больше читал об акулах, Саймон увидел в них чудесное воплощение непрерывности природы: акулы не менялись в течение миллионов лет — мощные, почти не подверженные заболеваниям, поражающим других животных. Природа, создав их, словно решила: «Это хорошо».
Чейс по-прежнему любил акул и, хотя больше их не боялся, боялся теперь за них. По всему миру их безжалостно избивали — подчистую и без малейшего осознания творимого: иногда — ради плавников для супа; иногда — ради мяса; иногда — просто потому, что считали отвратительными.
По случайному совпадению Чейс вернулся в Уотерборо именно тогда, когда продавался небольшой остров между Блоком и Фишерсом. Штат Коннектикут забрал его у банка, переживавшего тяжелые времена, и выставил на аукцион, чтобы получить налог с реализации. Тридцатипятиакровый участок, поросший кустарником и усыпанный обломками скал, для коммерческой эксплуатации слишком отдаленный и непривлекательный, а из-за отсутствия выхода на коммунальные службы не представлявший интереса для частных владельцев недвижимости.
Чейс, однако, решил, что крошечный остров Оспри — идеальное место для океанографических исследований. Используя выручку от продажи родительского дома и рыболовецкой лодки, он выложил за остров наличные, оплатив балансовую стоимость, и основал там Институт моря.
Трудностей с поиском проектов, достойных разработки, не возникало: сокращение рыбных запасов, исчезновение морских видов флоры и фауны, загрязнение — все требовало внимания. Другие группы и институты, конечно, выполняли схожие работы, и Чейс пытался своими исследованиями дополнить их, но при этом всегда выделял, сколько мог, время и деньги на собственную тему — на акул.
