— Но как я тебя найду? — спросил Макс. — Как…
Элизабет прижала ладонь к груди, потом взяла Макса за руку и слегка сжала обеими своими, подмигнув при этом.
— Хорошо, — засмеялся Макс.
Она повернулась и исчезла в толпе.
Всего через пару минут отставший арьергард процессии — двое мальчишек с гигантским сенбернаром, разряженным, как клоун, миновали мыс и по Бич-стрит проследовали к коммерческой пристани.
Торговцы уже складывали свои лотки, гасили огонь и собирали мусор, спеша переместиться на стоянку в другом конце городка, где намеревались возобновить торговлю на гулянье после Благословения.
Макс купил засахаренное яблоко в последней открытой лавке и устремился за сенбернаром.
Проходя мимо забора, ограждавшего общественный пляж, он увидел малыша, прижавшегося лицом к проволочной сетке. Руки и рот ребенка были испачканы, словно тот ел грязь, а мокрый подгузник болтался на боку. Позади малыша на песке лежала девочка-подросток, накрыв лицо журналом.
Короткие пальчики ребенка вцепились в проволоку, большие глаза следили за Максом. Макс посмотрел на малыша, потом, повинуясь порыву, подошел к забору, перегнулся через него и протянул яблоко.
— Держи, старик, — улыбнулся он.
Ребенок просиял, вытянул руки, схватил сладкое яблоко за черенок, попытался целиком запихнуть его в рот… и повалился навзничь. Яблоко упало в песок. Малыш перекатился на живот, вцепился в яблоко и лизнул его, радостно гукая.
Макс повернулся и зашагал по улице.
Как только отъехал последний продуктовый фургон, на автостоянке появились два добровольца из Общества Святого духа и начали уборку. Гальку усеивали окурки, обглоданные свиные ребрышки, бумажные стаканчики, недоеденные сосиски в тесте и сандвичи, колбаса, подгоревшая при жарений и потому выброшенная. В изобилии валялись яичная скорлупа и куски овощей, раковины моллюсков и осьминожьи щупальца, крылышки цыплят, какие-то непонятные потроха. Словно газовое облако над стоянкой повис тошнотворный сладковатый запах оливкового масла, приправ для салата, кулинарного жира.
Добровольцы в перчатках при помощи совков-подборщиков набивали мусором пластиковые мешки.
— Люди хуже свиней, — проворчал один. — Долбаная стоянка похожа на бойню.
— И запашок, как в морге, — поддержал другой.
Вокруг площадки стояли пятидесятигаллоновые бочки для отбросов, и добровольные мусорщики оттаскивали очередной набитый мешок к ближайшей из них. Они заполнили одну, другую, третью.
— Черт… Ну а теперь что нам делать?
Один из парней махнул в сторону бочки, стоявшей на пляже:
— Может, туда?
Его напарник пожал плечами:
— Давай попробуем. Домой я это дерьмо уж точно брать не собираюсь.
Волоча мешок, они открыли ворота на пляж и пересекли полоску мягкого песка.
Бочка оказалась пустой. Выбросив мешок, они заметили сидящего рядом и радостно что-то жующего малыша: вонь от ребенка ощущалась несмотря даже на густой смрад помоев.
В десяти ярдах лежала на спине женщина, лицо ее было скрыто под журналом.
— Эй! — крикнул один из добровольцев. — Вы мать ребенка?
Женщина подняла журнал, и они увидели, что это скорее девочка.
— Как ты догадался? — язвительно спросила она.
— Ладно, ты что, не знаешь, как менять подгузники?
— А ты инспектируешь засранцев? — поинтересовалась девица.
Оскорбленный доброволец шагнул к ней.
— Послушай, ты… — начал было он. Напарник остановил его, схватив его за рукав:
— Брось, Ленни. Малыш наложил в штаны, и что с того? А свяжешься с этой девчонкой — не успеешь оглянуться, как будешь доказывать в суде, что это не было сексуальным домогательством.
— Да я скорее буду домогаться овцы, — ответил Ленни достаточно громко, чтобы его услышала нянька.
— Охотно верю, — бросила она, снова роняя журнал на лицо.
— Оставь, Ленни. Оставь!
Мусорщики-добровольцы наполнили и выбросили в бочку на пляже еще два мешка; потом они положили совки на плечи и отправились домой — помыться и выпить по рюмке.
32
Существо лежало на песке, над водой виднелись только его глаза и нос.
Большинство живых тварей исчезло: ужасный шум, громом отдававшийся в его барабанных перепонках, растаял, превратившись в отдаленный фон. Остались только двое, от которых не поступало сигналов угрозы, и датчики опасности у существа молчали.
Но мучительно манящий запах, густой поток плотских ароматов сохранился — сильней, чем когда бы то ни было, и источник его находился как никогда близко.
Существо медленно продвинулось вперед, цепляясь когтями и подтягиваясь. Жабры быстро смыкались и размыкались, энергично прокачивая воду — у поверхности она была бедна кислородом и загрязнена нечистотами.
Наиболее ощутимый запах добычи тянулся от непонятного предмета, стоявшего рядом с живыми созданиями.
Способности существа принимать решение оставались примитивными, чувство выбора — неразвитым. Оно жаждало всего, но приходилось выбирать что-то одно.
Потом внезапно в мозгу у него словно разрушили стену: существо получило послание, говорящее о том, что оно может получить все. Нужно только решить, с чего начать.
Усилием воли существо закрыло жабры, поднялось на мощных руках и прыгнуло вперед.
33
Девушка заснула, хотя не имела права, — она совершила самый страшный грех для няньки с двухлетним малышом, играющим у воды. Сон был легок, его глубины хватило только, чтобы впустить неясную мечту: принцесса Диана просит ее разделить с ней комнату и помочь присматривать за двумя малолетними принцами. Внезапно без всякого повода один из принцев закричал — точнее, завизжал.
Она села, сбросив с лица журнал, и оглянулась в поисках Джереми.
Ребенок сидел на песке, там же, где и раньше; девушку словно окатило волной облегчения.
Джереми орал, откинув назад голову, с разинутым ртом и закрытыми глазами, — и она слишком хорошо знала детей, чтобы понять: рев не от злости или ярости, а от боли или страха, как если бы малыш обжегся, порезался или его укусила собака.
Нянька подошла к Джереми и, стоя над ним, спросила:
— Что случилось? Ты ушибся?
Он не произнес в ответ ни слова, даже ни одного из своих глупых детских слов, только громче зашелся в плаче.
