Август
Рамона стала толстозадой, коротконогой и сделала себе 'перманент'. Ей исполнилось пятнадцать лет. Учится очень плохо и бегает с мальчишками.
Август
Пчелы не нападают, когда их обкуривают (обкур для них, как для нас землетрясение). Они пережидают. Они замирают. Они складывают крылышки, подбирают лапки и не двигаются: знают, что 'это пройдет'. И это проходит.
Август
Гоголь - это Вторник в романе Честертона 'Человек, который был Четвергом'.
Маяковский - это Киплинг.
Пушкин - это Кольридж, Поп и Байрон в одном лице.
Что было бы, если бы во Франции вся ее историко-литературная критическая мысль вертелась вокруг ФЛОБЗАКА, как у нас вокруг Толстоевского?
Красота, которая 'вовек не смеется и не плачет' (Брюсов).
Ницше о радости.
Август
История двух скорпиончиков:
1. Драка соперников.
2. Любовь.
3. Смерть самца (таков закон, после любви).
4. Она рожает двенадцать детенышей.
5. И, как высохший лист, уносится ветром, рассыпаясь пылью.
6. Драка соперников... и т.д.
Сентябрь
Человек, с которым я продолжаю жить (кончаю жить):
не веселый,
не добрый,
не милый.
У него ничего не спорится в руках. Он всё забыл, что знал. Он никого не любит, и его постепенно перестают любить.
1948
Апрель
Все прошлое со мной, существует одновременно с настоящим. Как одновременно существует амеба и человек.
Апрель
Генри Джеймс и его современники сокрушались иногда о положении рабочего класса, о положении крестьян и даже сетовали на дурное устройство жизни. Но им в голову не приходило, что четырнадцатичасовой рабочий день может стать семичасовым и что образование может стать всеобщим, бесплатным и обязательным. П.И.Чайковский, увидев демонстрацию рабочих в Нью-Йорке, не понял: что это такое? чего требуют эти люди и у кого?
Июль
Лонгшен продан. Его купила актриса Комеди Франсез, Мони Дальмес. (Видела ее, когда она играла драму Монтерлана.)
Она хочет 'заделать вот эту дверь' и 'прорубить туда окно'. Рубите, что хотите, и заделывайте себе на здоровье все, что хотите.
Июль
Снова в Швеции. (В третий раз.) Господин Лондсгром и его правая нога. После автомобиль-ной катастрофы ему отрезали ногу. Он похоронил ее в фамильном склепе и раз в год ходит к ней на могилу с цветами.
Июль. Стокгольм
Швеция входит в душу каким-то соблазном. Вчера Э.К. спросил меня:
- Хотите здесь остаться?
- Разве это возможно?
- Трудно, но возможно.
И я вдруг почувствовала, что надо на что-то решиться. Но, может быть, все-таки не на Швецию.
Надо с чем-то слиться, но с Швецией я слиться не могу. Надо ли? Да, надо. Не поздно ли? Нет, не поздно.
А на Скансен был праздник. Солнце село, но темней не стало. Огни зажглись. Вода чистая, небо чистое. Пароходик шел куда-то. Ссыпки иллюминированы. Какой-то воин простирает бронзовую руку. Бакалавры в белом. Оркестры. Пляшут люди в костюмах.
Белые медведи и тюлени.
Далекий вид.
Еда. Подают девицы в веселых платьях. Свежо.
Внизу: Тиволи, Альгамбра, все полно. Карусели, тиры.
А ночи все нет.
Облетает черемуха.
Цветет сирень, которая здесь тоже называется сирень.
Июль
'На панихиде по Николаю II обращал на себя внимание роскошный венок с лентами 'От новой эмиграции'.
Август
Мужен. На полдороге между Канном и Грассом. Вид кругом - неописуемый. Далеко видно море. Живем в доме, перед которым стоит старая смоква, утром я подбираю на земле два десятка фиг, упавших с дерева за ночь, лопнувших от спелости и сока и за ночь засахарившихся. Рядом - старинная часовня. Она принадлежит тому же человеку, которому принадлежит и дом. Он позволил нам жить даром с условием, что по воскресеньям мы будем открывать двери часовни и пускать людей ее осматривать. Так я и делаю. Шесть дней в неделю езжу в Канн купаться, а по воскресеньям отпираю тяжелые, окованные железом двери и сажусь на табурет около них. Плата не взимается. Вход даровой. Но надо следить одним глазом, чтобы что- нибудь не сломали, не украли - имеется пять 'крэш' восемнадцатого века - целая коллекция. Она-то и привлекает туристов.
Ноябрь
'Если мне суждено жить, я бы представил в своих мемуарах принципы, идеи, события, катастрофы, всю эпопею моего времени именно потому, что я видел, как кончилась одна эпоха и началась другая, и характеры, противостоящие друг другу в этом конце и в этом начале, смешаны в моей оценке. Я явился между двумя столетиями, как если бы между двумя сливающимися реками'.
(Шатобриан. Замогильные записки, т. I)
Ноябрь
Вечер Бунина. Читал свои воспоминания, в которых издевается над символистами, изобра-жал (копировал) Бальмонта, Гиппиус, Блока, называл Белого паяцом и пр. Адамович в просовет-ских 'Русских новостях' написал отчет, где оправдал его на том основании, что все это были 'бездны', над которыми в свое время смеялся Лев Толстой (а Толстой, конечно, ошибаться не мог). И тоже потому, что 'если бы Пушкин читал Блока, он тоже ничего бы не понял'.
Декабрь
Митинг в зале Плейель. Говорил Камю. Напомнил мне Блока - внешностью, манерой и тем, о чем говорил: грустным голосом о свободе поэта. Сартр выступал, утверждая, что нельзя боль-ше описывать любовь и ревность без того, чтобы не сказать о своем отношении к Сталинграду и 'резистансу'. Бретон лепетал о Троцком.
Декабрь
Когда мы жили на улице Бетховен, над нами жила Мура Р. (двоюродная сестра адвоката Р., который
