– Если ее стерегут драконы, я могу попросить Роэлана освободить ее. Но Клан больше не доверяет драконам. Они в любую минуту окружат ее десятью Всадниками, а Роэлану придется их перебить, чтобы вызволить ее. Я не могу просить его убивать, Нарим. К тому же стоит Клану увидеть свободного дракона, и Лара умрет. Сейчас у нас одна надежда – попробовать договориться. Если не получится, придется драться врукопашную…
Нет, он прекрасно знал, что я отвечу. Просто хотел удостовериться. Он кивнул, длинно вздохнул, выдувая воздух сквозь сложенные трубочкой губы, сунул вещицу обратно в карман и скрестил руки на груди.
– Ну что ж, тогда я осмелюсь попросить вас помочь мне заполнить последние страницы книги. Скажите, когда вы ощущаете «связь» с Роэланом… он чувствует ваши радости и горести так же, как вы – его. Это так?
– Да.
– А когда он говорит с вами, он знает… знает, где именно вы находитесь?
Странный вопрос. Очень странный.
– Не знаю. Я вижу, где находится он. Но его голос так силен, а мой… Нет, не знаю. Расстояние роли не играет. И это всегда так быстро… – Я вспомнил свои юношеские переживания и улыбнулся, вспомнив, какую музыку творили мы вместе с Роэланом – она всегда отражала место, где я находился. – Да. Думаю, он знает. Он видит, где я, даже если я ему не говорю.
Ответ был неверный.
Я все еще стоял на коленях на грязном полу кладовки, а Нарим печально глядел на меня сверху вниз. И вдруг он щелкнул пальцами у себя за спиной. Я не успел понять, что это означает, Келлс и еще два незнакомых элима скрутили мне руки и запрокинули голову, так что я не мог двинуться, а Нарим вылил мне в рот флакон горькой маслянистой жидкости. Я попытался ее выплюнуть, посыпались искры, но Нарим зажал мне рот и нос, и пришлось проглотить снадобье. Меня порадовало, что вся четверка дула потом на обожженные пальцы. Я остался корчиться на полу.
Откашлявшись, отдышавшись и снова поднявшись на колени, я тихо поинтересовался:
– Что, Нарим, половины моей жизни вам оказалось мало? Только не говорите, как не хотелось вам этого делать и как вам жаль.
– Ах, Эйдан, мне действительно жаль. Если бы существовал иной выход… Хотя бы ради спасения Лары, если не ради чего-то еще. Просто у вас прекрасно получается делать то, что вы делаете, но при этом вы донельзя наивны. Я попрошу вас еще об одной услуге, и тогда…
– Тогда то, что вы начали, будет окончено. – Каморка поплыла перед глазами. Свечи вспыхнули невыносимо ярко, а потом съежились в огненные точки, так что пришлось прищуриться, чтобы их разглядеть.
– Да, будет. Будет окончено то, что я начал задолго до вашего рождения. Я вовсе не хочу, чтобы из-за чьего-то наивного и нелепого представления о справедливости история повторилась. В мире многовато предательства. Ненависти. Мести. Вы видели, что Всадники сделали с Тарвилом? Что помешает им сделать то же самое со всеми нами? – Он нагнулся и глянул мне в лицо. В глазах у него была такая неистовая приверженность одной-единственной идее, что его слова взволновали меня куда больше, чем близость собственной смерти. – Люди никогда больше не будут повелевать драконами. И ни один элим больше не умрет за прегрешения пятисотлетней давности. Мы на грани исчезновения. И я этого не допущу.
Язык у меня уже еле ворочался.
– Вы отправили меня в тюрьму на семнадцать лет, и я даже не знал, за что. Теперь вы говорите, что я должен умереть, хотя я сделал все, что вы хотели. Придется вам на этот раз все объяснить. Ведь вы столько раз ошибались – а вдруг и теперь ошиблись? Мне надо… – К горлу подкатила тошнота, кожа покрылась липким потом, но извергнуть неведомое снадобье не удалось. – Мне надо знать все.
– Нет. Нет, я не ошибся. Вы не смогли бы услышать ни Келдара, ни Роэлана и не смогли бы им ответить, если бы не провели семь лет в молчании. И сейчас я не ошибаюсь. Вам никогда не понять…
– А вы попробуйте объяснить… Хотя бы раз… Ради всех богов, попробуйте…
– Клянусь вам, перед смертью вы все узнаете. А теперь, Эйдан, покажите, что вы написали, пока тут прятались. Не хотелось бы, чтобы вы кого-то на нас навели. Паника и сумятица – наша единственная надежда на спасение.
Один из элимов полез было ко мне в карман, но я хлопнул его по руке – или скорее по воздуху там, где этой руке надлежало быть, – и неуклюже отполз по грязному полу, пока не уткнулся в угол.
– Никому не хотел показывать, – пробормотал я. – Нарим, один-то человек… вам дорог… – Говорить становилось все труднее, к тому же я сосредоточенно рылся в кармане, пытаясь на ощупь различить бумажки. Моля всех богов, чтобы выбор оказался верным, я вытащил сложенную записку и бросил ее на пол на расстоянии ладони – или полулиги – от себя.
Нарим подхватил записку, прочитал ее и, тяжко вздохнув, сложил снова.
– Клянусь Единым, Эйдан, мне правда жаль, что иного выхода у нас нет. Мы ее спасем. И я позабочусь о том, чтобы она это прочитала.
Пришлось мне удовлетвориться этим обещанием, потому что язык отказывался повиноваться, и я не мог спросить, как же они собираются спасать Лару. Когда три элима отволокли мое непослушное тело на тюфяк – причем Нарим оказался так любезен, что приказал им уложить меня на живот, – мысли у меня разбегались, как рыбешки в ручье. Отрава, кипевшая в желудке, требовала, чтобы я заснул, но засыпать было страшно. Стоит поддаться дремоте – и я утрачу остатки рассудка.
– Седлайте коней, – велел Нарим подручным. – Надо уезжать, пока Давин не проснулся.
– А чем Давин нам помешает? – удивился Келлс. – Почему бы тебе не рассказать ему все как есть?
– Нет. Вот когда мы все сделаем, он убедится в том, что я был прав.
Выходит, у Нарима хватило ума понять, что он не сможет объясниться со своим лучшим другом и что достойного и честного Давина не удастся убедить в целесообразности моего убийства. Но, с другой стороны, моей смерти Давин не одобрит ни при каких обстоятельствах, так что Нарим должен был рассказать ему
