— О другом? — не поняла Галя. — О чем?
— Быть может, вспомнишь… может, в сновидении что-то показывалось? Система Ара, Голубое Светило, Ариман…
— Погоди, погоди! Григор мне рассказывал, — прошептала девушка. — Только… откуда же ты знаешь эти названия?
— Григор? Кто он тебе?
— Мой… ну… любимый…
— И он рассказывал тебе об иных мирах?
— Да. Я тоже видела себя иногда на далеких планетах. Иные лица, полеты, непонятные приборы…
— Погоди, — дрожащим голосом отозвалась послушница. — Дай взглянуть на тебя. В глаза. Громовица? — тревожно воскликнула она. — Это ты?
— Громовица? — еле владея собою, переспросила Галя. — Почему ты меня так назвала? Григор называл меня таким именем. Будто бы там, в его видении, я была Громовицей…
— А он? Как он видел себя? Кем?
— Меркурий. Космоследователь…
— Меркурий! — радостно воскликнула Мария. — Все так. Не может быть случайности.
Он же любил тебя там. Вспомни, вспомни!
— Будто в тумане все, — устало ответила девушка, прижимаясь к груди монахини. — Только ощущаю — родная ты.
— Я — Юлиана, — сквозь слезы промолвила Мария. — Уже давно вспомнила. Еще в детстве бредила Голубым Светилом. Жила какой-то двойной жизнью. Родители боялись, приглашали всяких врачей. Я ощущала себя в вечной темнице, под надзором. Устремлялась к волшебным мирам, звала друзей, умоляла, чтобы они пришли, откликнулись. Я мечтала о полете между звездами, читала сказки, легенды, фантастические рассказы. Но все было напрасно. Тупое окружение, насмешливые взгляды. Я ушла в народ, работала учительницей в богатых семьях. Меня побаивались, потому что я рассказывала детям о далеких, чудесных мирах. Родители разыскали меня. Затем — монастырь. Так велели врачи. Монастырь, или желтый дом.
Меня считали сумасшедшей, бесноватой. О тебе тоже так велено говорить…
— Кем… велено?
— Матушкою Агафией. Она всех предупредила. Не обращать внимания на то, что ты будешь рассказывать. О подруга моя! Нас закрыли в страшный капкан!
— Неужели нельзя вернуться? — простонала Галя.
— Из тюрьмы можно уйти, из монастыря можно бежать, но из капкана времени? Куда?
Мы бессильны. Друзья наши разбросаны в иных годах и веках. А Ягу и Ариман имеют страшную силу!
— Зачем мы им?
— Неужели не вспомнила? Зачем мы ушли сюда? Разве твой любимый не говорил?
— Рассказывал. Но я думала — сказка.
— Да. Страшная сказка. Но не печалься, сестра. Держись меня. Нельзя терять надежды.
— Иное время, — склонила Галя голову на руки. — Сон, бред… Я умру от тоски.
Любимый там, за хребтом времени. Чем, как преодолеть чудовищную бездну?
Григор и Василий, одетые в монашеские рясы, вышли из машины, быстро шмыгнули в калитку Ботанического сада. Люди, коих в этот вечер не пускали в сад, перебрасывались репликами, смеялись.
— Неужто до сих пор монахи тут живут?
— Оставьте людей в покое. Это артисты!
— А, наверное, кино снимают! Какие-то аппараты странные поставили вокруг.
— И милиция охраняет. Окружили весь сад!
— Важнецкий, наверное, фильм!
— Исторический!
Григор краем уха слышал все эти слова, реплики, но они уже скользили по сознанию, не затрагивая чувств. Руководитель эксперимента провел их в заросли сирени, остановился на пятачке голой земли среди цветов.
— Вот здесь стойте. Сюда и вернетесь. Сверим хронометры. Так, Все отлично. Через пять минут — начало. Ну, счастливо! До свидания!
Он исчез. Над землею плыл вечер. В небе мерцал узкий серп Луны. Григор взглянул на него, вздохнул. Неужели правда? Неужели свершится?
Василий прикоснулся к его руке, отозвался дрожащим голосом:
— А что, если не выйдет?
— Тихо, Василий Иванович, — застывшими губами прошептал Григор.
Между деревьями видно было колокольню Лавры в ореоле электрических огней, на ее вершине мерцали навигационные красные маяки. В небе появился самолет, замигал разноцветными информерами. Где-то внизу, на Днепре, сигналили теплоходы.
Внезапно что-то случилось. Неуловимое. Почти неощутимое. Голубая волна прокатилась над ними. Василий воскликнул:
— Григор! Лавра!
— Что?
— Пропала!
Григор взглянул на фосфорические стрелки циферблата.
— Не пропала, Василий Иванович! — прошептал он. — Электричество исчезло. Мы уже там…
— Там, — повторил Василий Иванович слово во сне. — Дома!!! Боже святой! Не дай проснуться. Правда твоя. Цветы исчезли. Деревья не те. На Днепре огней нет.
Гляди, гляди…
В самом деле, сумрак погустел. Не видать ни зги. Ни огонька, ни отблеска. Луна, как и прежде, плыла серебряной краюхой среди облаков. Где-то слышалось торжественное пение, протяжное, печальное.
— Вечерня, — дохнул Василий на ухо Григору. — У нас, в мужской обители.
— Пора, — решительно встрепенулся Григор. — Ведите меня к женским келиям.
Они побежали крутою тропинкой вниз. Асфальтовые аллеи исчезли, вокруг были густые кусты, рвы, сухие бурьяны. Остановились возле невысокого серого строения.
Василий молча указал на узкие оконца, в некоторых мерцал слабый свет.
— Зайдешь в эти двери. Затем — налево. Третья по правую руку — келия Гали. А про ту, другую, у нее спросишь.
— А ежели там нет? Тогда где искать?
— В часовне. Там молятся. Правда, они не часто бывали на службе, поскольку бесноватые. Но матушка вынуждала…
— Ну, Василий Иванович! Прощай! Никогда не забуду тебя!
— Прощай, Григор! Ясноокий сынку! — прослезился Василий.
Парень ощутил, как густая борода Василия щекочет ему лицо. Он обнял старика.
Слышно было, как у того глухо стучит сердце.
— Может, останешься в монастыре? Встретишься со своими.
— Пусть им волки будут своими, — горько сказал Василий. — Лучше в кустах над Днепром заночую. Под звездами отдохну. Усну, и приснится мне Храм Красоты.
Веселые дети… и ты…
— Как же ты выйдешь отсюда?
— Знаю калитку в стене. Прощай еще раз, любый сынку! Счастливо тебе вернуться туда, к своим. А я пошлю вам сказку. Слышь? Сказку…
Зашуршали кусты. Никого нет. Только Григор одиноко стоит под звездами перед строгим чуждым строением, слушает молитвенное жутковатое нытье, доносящееся словно из-под земли. Ноги свинцовые,
