— Вам кого? — спросил дежурный милиционер, поднимаясь из-за стола.
— Начальника. Товарища Кравчину.
— Можно. Только зачем с ружьем?
— А мне оно ни к чему, — растерялся я. — Это… случайно. Купил.
— Оставьте, — строго сказал дежурный. — Идите. У начальника никого нет.
Я несмело переступил порог. Кравчина поднял голову, отшатнулся.
— Ты?
— Я, друг, — убитым голосом ответил я. — Спаси меня!
— Спаси? — переспросил Кравчина зловеще. — Три года где-то пропадал, а теперь — спаси?
— Я ничего не могу понять. Я схожу с ума…
— Зато прокурор давно понял. На тебя объявлен всесоюзный розыск. Хищение на сотни тысяч рублей. Вот так!
— Какое хищение?
— Какое бывает хищение? Я и не думал, брат, что ты такой хват! Пусть там бутылку-две… для дегустации, для друзей, а то… миллионер нашелся! Так государство в трубу вылетит с такими работничками! Садись, рассказывай, где был, с какими шлюхами спустил денежки?
Я сел, обалдело глядя на него.
— Поверь, я ни копейки не брал' — Ревизия была. Все раскрыли.
— Главбух постарался, — вспыхнул я. — Еще тогда я знал, что он на руку нечист…
— Ну-ну! На человека не вали. Потом разберемся. Меня интересует одно: где ты шлялся? Почему такой вид? Лохмотья. Пропился? Все до копейки?
— Посмотри на меня. Я ведь в той самой фуфайке, что тогда надел.
— Когда «тогда»?
— Да как ехали мы на охоту. Когда ты заварил кашу с дурацким кабаном, будь он трижды проклят!
— Кабан не виноват! Кстати, я все же подстрелил поросенка, — похвалился Кравчина. — Тебя не нашли. Решили — уснул где-то в кустах. На следующий день охотники обшарили весь лес. Как в воду канул. Посчитали — вепрь сожрал. А тут главбух хай поднял. Говорит, Куренной ловкую операцию провел. Хищение. А сам, мол, исчез. Ну — ревизия. Эге, сказали мы, теперь ясно, куда он подался. Рванул куда-то в Гагры или на Дальний Восток, гуляет с девками!
— Ни словечка правды нет в том, что ты сказал!
— Вот я и хочу услышать от тебя правду. Давай начинай Я рассказал ему все. Как на духу.
Кравчина не прерывал. Только кивал головою и поддакивал. Иногда поглядывал на меня, рисуя карандашом на бумаге узоры, галочки, чертиков. В глазах у него поблескивали иронические искорки. Когда я кончил, он спросил:
— Все?
— Все.
— А при чем тут я?
Как это при чем?
— А так. Эту историю можешь рассказывать психиатрам. Если они поверят. А мне нужна правда.
— Но ведь это все правда! — горячился я.
— Это такая правда, как кошачье сало, — сердито возразил Кравчина. — Вижу, что ты за три года ничего путного не придумал. Три года на то, чтобы придумать дешевый мистический детектив. Нет, братцы мои, со мною такое не пройдет. Не пролезет такая липа! Придется тебя отправить на казенный харч!
— Как же так?
— А так. Стервец ты, Андрей Филиппович! Килину Макаровну жаль. Хорошая, добрая женщина была. А из-за такого поганца пропала.
— Не вы ли всё у нее забрали? — гневно крикнул я.
— Закон. Суд. Все законно. Если бы от меня зависело, а то Капшук.
— Все хороши! Есть, пить — хорош был Куренной. А несчастье — в кусты!
— Дружба дружбой, а закон, братец мой, закон — нерушим! Да что я с тобою болтаю?
Не знаю, зачем ты пришел ко мне. Разжалобить?
— Выяснить правду.
— Я уже тебе сказал. А теперь хочу видеть твое раскаяние. Будем считать, что ты пришел с повинной. Облегчение выйдет. Подумай. Не горячись. Вспомни, где был. С кем? Где деньги?
— Я все тебе рассказал.
— Угу! — захлебнулся от смеха Кравчина. — Значит, на том свете был?
— Был. На том или на каком-то другом — не ведаю. А что видел отца и всю родню — это святая правда.
— Угу. И чашу захватил с собою?
— Захватил. Стой, стой! А где же она?
Я пошарил в кармане. Там что-то было. Дрожащей рукою я вытянул чашу. Положив на ладонь, рассматривал ее, словно чудо. Она! Значит, правда? Правда!!!
— Что это? — спросил Кравчина.
— Как что? Да ведь чаша же!
— Та самая?
— Та самая!
— Ну-ка дай сюда!
Начальник милиции взял в руки волшебную вещь, залюбовался ее легкостью, прозрачностью, радужными переливами почти невидимых граней. Взвесил на ладони.
— Как пушинка! — удивился он. — Умеют делать мастера. Молодцы ученые. Синтетика пошла вверх. Где спер?
— Как?
— Где свистнул? В ресторане? Кисель на воде разводишь? Про тот свет толкуешь?
Артистом стал. Я же сказал: для психиатра — байка годится, а мне… Я стреляный воробей!
Он швырнул чашу в угол. Она беззвучно ударилась в стенку, отскочила, как мячик, и мягко упала на пол. Кравчина удивился, поднял ее. Еще раз сильно шмякнул о пол. Чаша не разбилась.
— Добрая работа! — похвалил Кравчина. — Наверное, импортная. Все же — где достал?
— Я сказал тебе…
— Упрямый ишак! — вздохнул Кравчина. — Я хочу как лучше, а ты гнешь свое. Сам лезешь в петлю.
— Врать не стану.
— Так и запишем. Пошлю докладную выше. Пусть они решают. Чашу — при деле. Как вещественное доказательство. Ха-ха! А тебя — в капэзэ. Посидишь, поразмышляешь, поглодаешь казенную корочку. Ничего, не оставлю старого друга, передам что-нибудь. Только еще раз прошу — искреннее признание облегчит участь…
Проходили дни. В камере со мною сидели семидесятилетний дед и парень. За хулиганство. Парень подрался с товарищем. После получки пошли к знакомой самогонщице, взяли пару бутылок. Присели в кустах, врезали. Слово за слово, пошло, поехало. Один в рыло, тот — бутылкой по голове. Парню обещали год. А старик отдубасил свою жену на храмовом празднике. Деды-ровесники вспомнили, как она скакала в гречку, будучи девкою. И закипела у старика кровь, он сбил на бабе очипок, выдернул пучок волос, начал молотить.
Всем нам было грустно. Парень и старик все приставали ко мне, чтобы я рассказал что-нибудь интересное. Я отмалчивался. Но как-то не выдержал, рассказал им свою историю. Парень восторженно вопил:
— Здорово! Фантастика! Писателя бы сюда — это же целую книгу можно написать. Я знаете как люблю фантастику? И ночь и день читал бы! Там вы были несколько часов, а здесь прошло три года с гаком.
