противника. Все очень радовались за Дэвида, но тренажер весил четыреста фунтов и насчитывал десять футов в длину. В упакованном виде он выглядел совсем как гроб для чудовища Франкенштейна. Никто не хотел заниматься гребным тренажером, когда паковались фургоны. В конечном итоге он становился наказанием для последнего грузовика, который был вынужден его забирать. Благодаря этой мере эффективность погрузки увеличилась на треть.
Тем временем мы попросили Боба Эзрина прибыть в Канаду и уделить нам внимание. Нам отчаянно требовался свежий взгляд на все представление. Думаю, мы были так заняты музыкой, что, даже несмотря на наше поистине сказочное освещение, группа на сцене являла собой сущий хаос. Это как раз был конек Боба. Вооружившись мегафоном, он принялся развлекать нас, вышагивая туда-сюда по передней части сцены. Громко выкрикивая совершенно неинтеллигентные выражения, Боб сопровождал их весьма экспрессивной жестикуляцией. Позднее мы модифицировали эту форму общения в более функциональную.
Нам также потребовалось обратиться к относительно простым, но жизненно важным вопросам: как и когда выходить на сцену, как заканчивать номера, должны ли быть перерывы между песнями или нужно переходить от одной к другой без пауз. А если кому-то из музыкантов пришлось бы двигаться, мы не хотели, чтобы он оказался потерян навеки, провалившись в один из люков, что маскировали многочисленное осветительное оборудование.
Последняя генеральная репетиция перед нашим переездом в Оттаву проходила ближе к ночи. Стоял теплый летний вечер, и мы играли, раскрыв массивные двери ангара, в то время как реактивные самолеты медленно перемещались по взлетно-посадочным полосам. Когда музыка стала расплываться по всем окрестностям, к нам прибыла незваная публика, состоявшая из персонала аэропорта. Постепенно внутренняя и наружная части ангара наполнились чудесным собранием служебных и аварийных транспортных средств, причем все их вращающиеся янтарные огни ярко светились. Это значительно превосходило обычный эффект огоньков зажигалок.
Атмосфера перед первым шоу в Оттаве была наэлектризованной — по крайней мере за кулисами, если не на довольно сыром поле перед сценой. Новый альбом еще не продавался в магазинах, так что мы стали играть незнакомую музыку перед, вполне возможно, скептически настроенной зрительской аудиторией. Впоследствии мы выставили себе наивысшие оценки за выживание, однако тогда все мы ясно сознавали, что, хотя техническая сторона в целом сработала, исполнение оказалось ниже среднего. Тогда мы с ожесточением опять принялись репетировать, а также подвергли пересмотру список песен.
Когда у нас появился нами же установленный жесткий график, все начало складываться стремительно, и уже после нескольких первых представлений мы почли за благо изменить шоу, нежели его выучить. Нам по-прежнему отчаянно не хватало материала, и с одним лишним вызовом на бис у нас кончались песни. Тогда мы взялись сыграть «Echoes». С исполнением этой песни мы были не так хорошо знакомы, и она прозвучала немного неестественно. Тогда мы в последний раз сыграли эту композицию. Теперь Дэвид замечает, что одна из причин, почему мы не смогли как следует поймать ощущение оригинала, заключалась в том, что молодые музыканты, с которыми мы тогда работали, были так хорошо технически подготовлены, что оказались неспособны разучиться своей технике и просто вешать зрителям лапшу на уши, как мы это делали в начале семидесятых.
После исправления нескольких музыкальных и технических аспектов представления пошли довольно гладко, несмотря на периодические осечки. В результате отдельные шоу в процессе сливались в бесшовный поток. По сути, выступления уже стали настолько отлаженными, что мы сразу начали записывать их на кинопленку. Тем не менее, к великому сожалению, отсняв представление в «Омни», что в Атланте, мы остались недовольны результатами.
Мы мало выкладывались, и это было заметно. Тогда, желая наказать самих себя, а также всех остальных, мы решили попробовать повторить запись в августе следующего года в Нью-Йорке. Мы заказали двадцать кинокамер и в итоге получили двести часов пленки. Кто-то, посаженный всю эту пленку монтировать, должно быть, до сих пор просматривает результаты.
Одновременно по Северной Америке курсировал тур Роджера под названием «Radio KAOS». Мы старательно умудрялись друг друга избегать, хотя некоторые члены нашего персонала сходили посмотреть его шоу. Я не хотел его видеть — с глаз долой, из сердца вон, — тем более что, согласно слухам, мне и не позволили бы. Я совершенно не желал, чтобы меня позорно изгнали с территории. В конце концов мы заключили с Роджером соглашение. В канун Рождества 1987 года, во время перерыва в гастролях, Дэвид и Роджер договорились о встрече на высшем уровне, которая прошла в плавучем доме с участием Джерома Уолтона, бухгалтера Дэвида. Сладкие пирожки с изюмом, чашки чая и праздничные шляпы были отодвинуты в сторону, пока Джером скрупулезно печатал костяк соглашения. По существу — хотя там были куда более сложные детали — этот договор позволял Роджеру сохранить Стива, а нам с Дэвидом двигаться дальше в качестве группы «Pink Floyd». Затем документ был вручен нашим (весьма дорогостоящим) адвокатам, чтобы они перевели его на юридический жаргон. Все они странным образом не сумели этого добиться; в конце концов суд принял версию Джерома как окончательный и обязательный документ, после чего должным образом скрепил его печатями.
После первой части тура в Штатах мы впервые отправились с визитом в Новую Зеландию. Это было все равно как находиться в Англии с неким временным изгибом, впрочем, довольно приятным. Увидев местных музыкантов, я понял, как тяжело, должно быть, там начинать: даже если станешь крутым в Новой Зеландии, денег для выпуска пластинки все равно не хватит. Приходится переезжать в Австралию — а там поджидают еще несколько ступенек, которые надо в муках одолевать. Отыграв несколько шоу в Окленде, мы после долгого отсутствия вернулись в Австралию. В 1971 году, когда мы в последний раз там играли, мы прибыли в неудачное время года и попали в жуткий колотун. На сей раз мы как следует об этом позаботились — и все оказалось легко и просто. Ведомая новыми рекрутами, группа периодически отправлялась в какой- нибудь клуб, чтобы поджемовать. Эти рекруты также несколько раз выступили в Австралии как «The Fisherman's» (от «Fisherman's Friend»). По-моему, они куда энергичнее репетировали версии «Unchain My Heart» и «I Shot The Sheriff», нежели элементы главного шоу…
Последовавшая за Австралией Япония оказалась немного сложнее. Здесь не было никаких представлений на открытом воздухе. Быстро перемещаясь из одного крупного концертного зала в другой, мы просто не имели времени толком изучить страну. Даже местные фотоаппараты казались на сей раз слишком дорогими. По пути обратно в Штаты мы с Нетти остановились на Гавайях, где провели восхитительную пару недель, хотя периодические налеты проливного дождя напоминали о классических каникулах на английском взморье.
В профессиональном отношении этот тур стал самым приятным по сравнению со всеми предыдущими, однако еще более верно это было для личных ощущений. Нетти все это время была со мной, начиная с репетиций в Торонто, и это неизмеримым образом увеличило удовольствие от всего предприятия. Раньше она уже бывала на театральных гастролях в качестве актрисы, однако масштаб нашего действа, количество людей и объем задействованных материалов стали для нее приятным открытием. Тогда я определенно оценил тот факт, что гастрольная поездка без партнера, скорее всего, вкладывает некоторую напряженность в большинство отношений — однажды я выяснил, что 90 процентов людей из нашей гастрольной компании оставили за собой след разбитых браков и разорванных партнерств. Похоже, выбор тут невелик: на гастроли надо брать с собой либо жену, либо хорошего адвоката по разводам.
Вторая часть тура в Штатах подтвердила закон, что все спецэффекты чреваты катастрофой: во время шоу в Фоксборо, что в штате Массачусетс, наша летающая свинья на что-то наткнулась, после чего была разорвана на куски пылающей излишним энтузиазмом (или фанатичным вегетарианством) публикой.
К тому времени, как мы прибыли в Европу, группа уже вошла в колею: она стала рабочей компанией музыкантов, которые регулярно — и Джон Кэрин в особенности — прослушивали записи предыдущего шоу, чтобы попытаться найти там любые несовершенства. Их профессионализм был безукоризненным: даже если Гай Прэтт последним выходил из бара предыдущим вечером (а то и утром), его игра на сцене оказывалась безупречной. Пожалуй, это добавляло весомости железной констатации того факта, что наша музыка не отличалась большой сложностью.
Мы развили комфортный способ жить и работать во время тура, не разделяясь на отдельные клики и наслаждаясь разумным уровнем веселья. Временами мы закатывали после шоу буйную вечеринку, идея которой заключалась в том, чтобы как можно более чудовищно нарядиться. В такие дни в местных
