– Знаете что, мои дорогие, а ведь это очень интересные документы! – сказала Катя, пролистав первую тетрадь. – Такие подробности той, ушедшей жизни не отыскать ни в одном музее. У вашей прабабки, Марина, были удивительные таланты. Вот посмотрите, что она пишет:
«В ту осень Леонардо писал мне крайне редко. Я прогуливалась по городскому саду с маленьким сыном, зачастую встречая старых знакомых. Никто из нашего прежнего окружения не мог понять, каким образом я, урожденная Елена Сапега, вышла замуж за обычного казачьего подъесаула. Но им всем было невдомек, что Лео уникальный человек. Он отнюдь не гнался за призрачным богатством или ничем не обеспеченным титулом. Что с того, что, будучи носителем древнейшей фамилии, моя семья едва сводила концы с концами? Тому было много причин, но главное – это фатальное невезение в выборе сторонников. Это когда-то Сапеги были правой рукой королей, да и сами были равны королям. После последнего раздела нашей Родины все ветви рода начали гаснуть, чахнуть, исчезать. Кто-то перебрался во Францию, кто-то в Пруссию, но те, которые остались на старинных вотчинных землях хранить свои древние майораты, обнищали. Утратили былое достоинство, стали жениться на выскочках, дочерях нуворишей, выдавать за них своих дочерей, да еще, предав княжеский, шляхецкий гонор, кичиться этим. Я же вышла замуж по любви. Только потому, что Лео бросил к моим ногам все, что имел: недавно полученные золотые погоны, острую шашку и честь. Не ту, что воспитывается долгой чередой благородных предков, а вот эту, изначальную, впитанную с молоком матери, взращенную в кровавых схватках с врагами Отечества. Не случайно ведь чин подхорунжего он получил в осажденном Порт-Артуре. Их было очень мало, вышедших из простой среды казачьего войска и ставших бравыми офицерами, не подвигами отцов и дедов, а личной отвагой и доблестью заслуживших первые чины и звания.
Как я могла отказать такому человеку, герою, красавцу, к тому же – беззаветно влюбленному в меня? Матушка попыталась отговорить меня, отец, помолчав, повел плечами и сказал:
– Вы уже вправе сами принимать решения, Елена. В этом вопросе я вам не судья.
Он большой либерал, мой дорогой отец. Пожалуй, если бы не его моральная поддержка, нам очень тяжело пришлось бы в городе. Особенно сейчас, когда Леонардо снова на фронте.
Вчера я снова гуляла с сыном в саду. Как обычно, играл полковой оркестр. Звучали бравурные марши. Барышни, выпускницы гимназии, пестрыми стайками, словно диковинные яркие птицы, перепархивали с места на место, остро стреляя сияющими глазками по прогуливающимся по аллеям молодым офицерам, весело щебетали о чем-то своем. А осанистые поручики лихо закручивали усы и, щегольски положив ладонь на эфес палаша, раскланивались. Воздух, тронутый первым морозцем, был звонок и хрусток. Подернутые легким инеем, не успевшие опасть листья старых раскидистых яблонь, серебрились в лучах декабрьского солнца. Да и уцелевшие, по странной причуде не снятые, золотистые, крепкие на вид яблоки вызывали непреодолимое желание коснуться их рукой, затянутой в лайковую перчатку, стереть морозную пудру с золотого с розовым, крепкого, аппетитного бочка – и откусить. Вдохнув неиссякаемую ароматную свежесть, ощутить языком, нёбом льдистый, задорный яблочный дух, от которого становится светло и радостно.
Невольно вспомнилось, как вскоре после скромной, не по чину строгой свадьбы мы с Лео поехали кататься в коляске по окрестным рощам, стоял такой же яркий морозный день. Солнце купалось в серебристо-морозном воздухе, и удивительное, наверное, свойственное только русскому человеку безудержное веселье рвалось из груди, заставляя подстегивать лошадей, гнать коляску все скорее, туда, где усыпанные серебристым инеем перелески скатываются в долины. Где шумливая река бьется о камни, вскипая белыми кудрявыми шапками на перекатах. Где так чуден сам воздух и удивительно тонко ощущается близость к матушке-природе.
Лео покорил меня отнюдь не крестьянской чувственностью и внутренним благородством. Сильный, строгий и несказанно нежный, мужественный и в то же время легкоранимый, с незащищенной душой ребенка и мудростью убеленного сединами мужа, он воистину стал для меня тем светом, что согревает душу.
Сейчас, когда уже почти месяц от него нет ни единой весточки, я поймала себя на мысли, что готова бросить все и бежать к нему в заснеженные горы Галиции, чтобы только убедиться в том, что он, мой муж, жив, что не ранен, не убит, по-прежнему гарцует на своем вороном и, взметнув над головой острую, чуть изогнутую казачью шашку, посылает эскадроны в яростную атаку».
Катя прервала чтение, отхлебнула из чашки уже давно остывший кофе и обвела взглядом присутствующих. Тишина царила в комнате, Саша давно отставил недопитый бокал с коньяком, Сергей замер в напряженной позе, весь подавшись вперед. Марина, забравшись с ногами в кресло, молчала, обхватив колени руками. Катя перевела дыхание и, пролистав с десяток страниц, принялась читать дальше:
– «Очевидно, нам придется переезжать. То, что творится кругом, не поддается никакому описанию. Лео уже выправил документы, но и с ними оставаться в городе, где нас все знают, крайне небезопасно. Не представляю, как мы сможем спастись. Уже распродали все, что только можно. Последняя ценная вещь в доме – мое пианино, но и оно может сослужить плохую службу. Не место такой вещи в доме простых людей, а именно их трогают в последнюю очередь. Лео служит в городской управе, или, как сейчас говорят, в совете. К нему обращаются самые разные люди, но, к сожалению, он слишком известен, бывший есаул не имеет права находиться при власти в такое время. Придется бросить все и бежать. Бывших офицеров осталось в городе крайне мало. ЧК регулярно проводят чистки. Люди исчезают бесследно. Потом исчезают семьи. Лео озадачен только одним: как спасти детей. Если старшему сыну уже четырнадцать, младшенькой, Владе, всего пять. Их жизнь под угрозой. Вчера забрали соседа, сегодня вывезли куда-то его семью. В любой момент могут прийти за нами. Леонардо стал нервным, дерганым, ложится спать с браунингом под подушкой. Как будто это может спасти от десятка озлобленных равнодушных чекистов».
Катя перелистала еще несколько страниц. Задумалась, прежде чем начать читать дальше.
– «Теперь мы живем в жалкой халупе. Сняли за бесценок. Лео устроился работать учетчиком в лесной кооператив. Уже начал строить дом. Возможно, мы останемся жить здесь. В этом городе, на удивление, много евреев. Словно их не коснулись лихое время черносотенных погромов и последующие лихолетья. Они удивительно сплоченный народ, но с нами поддерживают равные отношения. Дети учатся в школе, только дочери часто болеют, стараюсь заниматься с ними, чтобы получили достойное образование. Очень жалею о проданном пианино, в новом доме оно пришлось бы весьма кстати. Девочкам необходимо знать не только алгебру, чтобы иметь собственное мировоззрение, необходимы и музыка, и живопись, и поэзия. Сыновья помогают отцу, вместе с ним ошкуривают бревна, что-то копают, возводят фундамент. Если не произойдет ничего непредвиденного, к зиме мы переселимся в новый дом».
– Кроме дневников вы обнаружили еще что-нибудь? – спросил Саша.
– Стоп! Я видел у тебя коллекцию подсвечников! Только сейчас вспомнил! Погодите! – воскликнул Сергей и чуть ли не бегом выскочил из комнаты.
Не прошло и минуты, как он вернулся.
– Посмотри! – Он поставил на журнальный столик очень простой с виду граненый подсвечник, на котором даже сквозь подтеки парафина проглядывала затейливая резьба.
Саша с сомнением взял в руки старинную вещь, поддел с одной стороны неплотно прилегающий пласт парафина, снял его, обнажил почти полностью одну из граней.
– Ничего себе! – тихонько прошептал он, вглядываясь в резьбу. – Этого не может быть! Если я не ошибаюсь, это четырнадцатый или пятнадцатый век. Подсвечник очень известного мастера. Постойте! – Саша подошел к шкафу и, почти не глядя, достал объемистую книгу. Быстро пролистав, нашел нужную страницу. – Смотрите! Это собрание подсвечников в Эрмитаже! Вот фото близнеца нашей вещицы! Так, что о них написано? Выполнены из серебра… известно всего два сохранившихся экземпляра… принадлежали роду князей Гольшанских. Ага, утерянный экземпляр, так. Подарены в 1856 году графу Орлову. Ребята, вы вообще догадываетесь, что у вас в руках?! Это ведь бесценная вещь! Представляете?! Это подсвечник самих Гольшанских! Рода, положившего начало целой череде королей Польских и великих князей! Зофья Гольшанская была женой самого Ягайло, именно ее дети, Владислав и Казимир, положили начало династии Ягеллонов на краковском троне!
– Ты не допускаешь, что возможна ошибка? И потом, как он мог оказаться в руках Сапег? – попробовал остановить восторги хозяина дома Сергей.
– Согласен, нужна экспертиза, но мне кажется, она только подтвердит уникальность находки. Поймите вы, наконец! Сам факт обнаружения этой реликвии говорит о многом. А что касается того обстоятельства,
