— Это ты подослал к ней Эдди Китса?
— Черт, нет. А что, они его послали? Ведь он убийца.
— Кому ты звонил?
Он отвел глаза от пистолета и уставился на свои колени.
— Мой голос звучит странно, не правда ли?
— Ну да.
— Это потому, что у меня швы в углу рта. Л еще на голове. Подарок одного чернокожего по имени Туут. Ты его знаешь?
— Нет.
— Это он сломал палец Робин. Потом он приехал в Нью-Иберия.
— Богом клянусь, не знаю его. Правда не знаю.
— Ты начинаешь действовать мне на нервы, Джерри. Так кому ты позвонил?
— Послушай, все так делают. Если ты слышишь, что кто-нибудь говорит про Буббу Рока, его людей и вообще, ты набираешь номер, сообщаешь ему и получаешь за это стольник. За любую ерунду. Говорят, он просто любит знать, что происходит.
— Эй, Джерри, там все в порядке? — раздался за дверью голос другого бармена.
— В полном, — ответил я.
Ручка двери начала поворачиваться.
— Не пытайся открыть дверь, парень, — сказал я. — Если тебе нужен Джерри, он тебя и так услышит, и нечего соваться. Раз уж ты здесь, передай всем, что Джерри отправился за очередной понюшкой.
Я посмотрел прямо в глаза Джерри. На его ресницах застыли капельки пота. Он сглотнул и провел пальцами по высохшим губам.
— Все в порядке, Моррис, — заговорил он. — Я сейчас приду.
Шаги за дверью удалились. Джерри вздохнул и снова устремил взор на оружие.
— Я сказал тебе, что ты хотел. Отпусти меня, ладно?
— Где сейчас Виктор Ромеро?
— Откуда я знаю?
— Ты же знал Джонни Дартеза?
— Конечно. Он частенько здесь бывал. Как тебе, должно быть, известно, он умер.
— Тогда ты должен знать и Виктора Ромеро.
— А вот и нет. Я — бармен. Мне известно то же, что и всем остальным. Этот Ромеро — подонок. Он продавал дерьмовый мексиканский героин, сделанный из какой-то отравы. Так что ему пришлось убираться из города. Потом я слышал, что его и Джонни Дартеза арестовал департамент за то, что они пытались переправить в страну пару нелегалов из Колумбии. Но это, должно быть, треп, ведь Джонни-то был на свободе, когда отправился кормить акул.
— Их арестовывал департамент?
— Да не знаю я. Вечно стоишь за барной стойкой и слушаешь всякий треп. И телик смотреть не надо. Ну ладно, пусти, а?
Я осторожно убрал взведенный курок и опустил пистолет в карман. Джерри облегченно вздохнул, опустил плечи и вытер потные ладони о штаны.
— Еще одно. Забудь о существовании Робин. Даже не думай о ней.
— И что мне теперь — притвориться, что я ее не вижу? Она же здесь работает.
— Уже нет. Вообще-то, на твоем месте я бы убрался из страны.
Он растерянно посмотрел на меня, внезапно до него дошел смысл моих слов, и он вздрогнул.
— Ты правильно понял. Я собираюсь поговорить с Буббой Роком и непременно скажу ему, кто меня прислал. Так что делай выводы.
Я развернулся и вышел на улицу; дождь уже стихал, и только тоненькие ручейки капали на асфальт с балконных навесов. Воздух стал чистым и прохладным, приятно пахло свежестью, я шел вдоль домов в направлении пересечения Джексон-сквер и Декатюр, туда, где был припаркован мой грузовичок; на фоне темного неба ясно выступали силуэты освещенных башенок собора Св. Людовика. Над рекой стоял густой туман. Официанты из «Кафе дю Монд» уносили стулья с террасы, сырой ветер трепал белые скатерти столиков. С реки послышался гудок далекого парохода.
Когда я вернулся, было одиннадцать часов вечера; свет в доме не горел. Вокруг дома чернели ореховые деревья, легкий бриз, доносившийся с залива, стряхивал с листьев капельки дождя, и они со стуком падали на крышу галереи. Я заглянул в комнату Алафэр, потом отправился в нашу спальню. Энни спала, лежа на животе, в трусиках и пижамной курточке. Над потолком работал вентилятор, который гнал прохладный воздух; струи его легонько колыхали золотистые волосы на ее шее. Я сунул пистолет в ящик стола и прилег рядом с ней, тут же почувствовав, как меня покидает усталость дня, словно наркотический дурман. Она слегка шевельнулась, потом отвернулась от меня. Я положил руку ей на спину. Она медленно перевернулась, устремив лицо к потолку и прикрыв глаза ладонью.
— Все в порядке? — спросила она.
— Ага.
Некоторое время она лежала молча, потом спросила, и я почувствовал, что у нее пересохло во рту:
— Кто она, Дейв?
— Стриптизерша с Бурбон-стрит.
— Это ей надо было помочь?
— Да.
— Понимаю, ты, наверное, был ей обязан... вот только чем?
— Просто я помог ей оставить это дело.
— Не понимаю, зачем тебе было нужно.
— Потому что она — алкоголичка и наркоманка и не способна сама о себе позаботиться. Они сломали ей палец, Энни. А если она попадется им еще раз, будет еще хуже.
Она вздохнула, сложила руки на животе и уставилась в темноту.
— Так ты еще не закончил?
— С ней — да. А парень, по большей части из-за него-то меня и избили, вынужден спешно смываться из Нового Орлеана. И это здорово.
— Жаль, что я не могу разделить твою радость.
В комнате было тихо, сквозь ветви деревьев ярко светила луна. У меня вдруг появилось ощущение, что я что-то теряю, и, возможно, навсегда. Я обхватил ступней ее ножки и взял ее ладонь. Она была мягкая и сухая.
— Я не искал неприятностей, — сказал я. — Они нашли меня сами. С ними надо бороться, Энни. Если этого не делать, они так и будут идти за тобой по пятам, как бродячие собаки.
— Ты же сам говорил, что один из постулатов Общества анонимных алкоголиков гласит: «Не принимай все близко к сердцу».
— Это вовсе не значит, что я должен закрывать на все глаза. Роль жертвы меня не устраивает.
— А о нас ты подумал? Почему мы все должны расплачиваться за твою гордость?
— Я больше ничего не скажу. Ты меня не понимаешь. И вряд ли поймешь.
— А мне каково, Дейв? Ты как ни в чем не бывало приходишь домой, ложишься в постель и рассказываешь мне, что ты был со стриптизершей, что отправил кого-то из Нового Орлеана и какой ты после этого молодец. Я ничего не хочу знать о преступном мире, Дейв. Да и никому не пожелаю.
— Он существует потому, что люди закрывают глаза.
— Так пусть в нем живут другие.
Она отвернулась от меня и села на другой край кровати.
— Не уходи от меня, Энни.
— А я и не ухожу.
— Приляг, и поговорим.
— Не стоит развивать эту тему.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Это пустяки. Бывало и хуже.
Она осталась сидеть на краю кровати, трусики открывали значительную часть ее ягодиц.
