ПОБЕЖДЕНЫ, ИХ НАЕМНИКИ УБИТЫ ИЛИ ЗАГНАНЫ В УГОЛ. НАРОДАМ ФЕДЕРАЦИИ БУДУТ ДАРОВАНЫ ПРЕИМУЩЕСТВА ИМПЕРСКОГО ГРАЖДАНСТВА…
Это была проверка: резкий ответ выдал бы местонахождение неистового патриота и указал бы цель их голодным пушкам. Если же загнанный в угол человек колебался, тогда обещания успокоят его и подведут к мысли о возможности сдачи.
— …ТЫ НУЖЕН ТВОЕЙ СЕМЬЕ В ТРУДНЫЕ НЕДЕЛИ ВОССТАНОВЛЕНИЯ, КОТОРЫЕ ВОТ-ВОТ НАСТУПЯТ…
Мягкое предложение: чтобы благополучие его семьи зависело от его поведения здесь.
— ВОЙНА ОКОНЧЕНА. ТЫ ОДИН НЕ СМОЖЕШЬ НИЧЕГО СДЕЛАТЬ…
Призыв быть благоразумным.
— …ТЕБЕ СЕЙЧАС БУДЕТ ДАНО ПЯТЬ МИНУТ, ЧТОБЫ ОБДУМАТЬ ЭТО И СЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ…
И наконец, ультиматум: сдавайся, а не то…
Полковник Зовал пытался избежать дорого стоящего штурма, который в обмен на все их потери даст только одно растерзанное тело, — а в это прекрасное утро уже произошло слишком много смертей. Своей настойчивостью он пытался спасти несколько жизней. Риерсон даже почувствовал к нему какуюто симпатию, если смотреть беспристрастно, — но они не на того напали.
«Преимущества имперского гражданства», — сказал полковник. Хотел бы он знать, имел ли в виду полковник те же самые преимущества, которые имел его собственный народ? Управляемые государством фабрики и фермы, подкрепленные войсками приказы, посылаемые правительствам планет всемогущим Верховным Советом, секретная полиция, разрешения на перемещения, полицейские провокаторы, принудительные работы. Если он это имел в виду, пусть поищет себе другого слушателя. Риерсон посмотрел на свое оружие. Как адвокат, верящий в правосудие, как беспокойная личность, знающая, что такое свобода, и не терпящая ограничений, он никогда не сможет вписаться в их схему. Тогда уж лучше умереть.
Наверное, это все, что ему осталось.
— ТВОИ ПЯТЬ МИНУТ ИСТЕКЛИ, — сообщил полковник.
Со своего места Риерсон мог наблюдать за окнами, стоящим эскалатором, лестницей на крышу и аркой. Учитывая спешку, с которой он его выбрал, это была прекрасная позиция для последнего отважного и дерзкого рывка.
Только он не чувствовал себя отважным. Он чувствовал себя испуганным больше, чем когда бы то ни было в жизни.
Тень промелькнула за окном. Огненные вспышки ворвались внутрь, стремясь найти его. Они промахнулись. Авиетка приблизилась, исчезла из виду и снова вернулась. Риерсон бросился на пол, пока потоки смертоносной энергии хлестали по комнате. Импровизированную баррикаду на эскалаторе снесло, как детские игрушки. Из выставочной комнаты доносились звуки, которые могли быть только осторожными шагами подкрадывающихся солдат.
— У ТЕБЯ ПОСЛЕДНЯЯ ВОЗМОЖНОСТЬ. СДАВАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО.
Над головой снова загудел мотор авиетки. Он уткнулся в пол, сжимая винтовку вспотевшими руками. Его рот пересох, внутри все свело судорогой. Хотел бы он, чтобы здесь оказался стакан холодной, свежей воды. Голова гудела.
— ОЧЕНЬ ХОРОШО. ЧТО ТЫ ВЫБРАЛ, ТО И ПОЛУЧИШЬ.
Авиетка снова спланировала к окну, и череда выстрелов смела жалюзи, открыв взору широкое пространство голубого неба. Риерсон с удивлением увидел, что утро закончилось и солнце стоит почти на полуденной высоте.
Он знал, что вечера никогда не увидит.
Глава десятая
— Знаешь, — дружелюбно сказал Донован общительному охраннику, который ставил его поднос с пищей на маленький столик в его камере, — ты выглядишь, как человек, который происходит из семьи со старинными военными традициями.
Лларанец замер, как будто звуки голоса Донована превратили его в камень. Затем он медленно повернулся и взглянул на землянина. У охранника не было обычной дубинки полицейского, но взамен был лучевой пистолет в открытой кобуре, и похоже было, что он готов его применить.
Было видно, что лларанец впал в замешательство. Он знал, как стрелять, мог применить пару ловких приемов джиуджитсу, и Доновану было бы несдобровать, несмотря на то что физически он был сильнее, но в том, что отличало человека от машины, этот экземпляр явно был не из лучших. После некоторого размышления Донован решил, что он, вероятно, слабоумный.
— Да… происхожу, — сказал слабоумный, — что из этого?
— Ну, спорю, что у тебя много родственников в армии.
— Правильно, — признал слабоумный осторожно.
— Но ты самый лучший из них, правда?
Лларанец непроизвольно покраснел, явно довольный этой похвалой:
— О нет, они гораздо лучше, чем я.
— Ты скромничаешь, — настаивал Донован, — иначе почему же тебя выбрали для этой опасной миссии, а твоих родственников не включили в списки? Их ведь не включили, правда? — Донован пристально посмотрел на него. — Правда?
— Ну… нет. У меня во флоте родной брат и два двоюродных.
— Здесь? На Земле?
— Йио, и еще один двоюродный брат на Венере. — Это прозвучало гордо.
Донован принял скорбный вид:
— Это очень плохо. На самом деле очень плохо.
— Разве? — Глаза лларанца стали круглыми.
Этот, решил Донован, был еще хуже, чем Свитта. Делал глаза блюдцами в ответ на всякую чушь.
— Почему это очень плохо?
— Я помог бы тебе сохранить родственников. Но если ты попытаешься их предупредить, твои начальники могут сделать вывод, что это не вполне патриотичный поступок, подрыв морального духа и все такое прочее. Но опять же, они твои родственники…
— Ты должен сказать мне!
Подняв глаза к потолку, Донован сделал вид, что сдается.
— Будь потвоему. Эти родственники — они работают внутри кораблей или снаружи?
Он старался показать тоном, как было бы плохо работать снаружи.
Охранник, крепко попавшийся на крючок, сглотнул:
— Снаружи.
— Тогда плохи их дела. — Донован произнес это просто и безапелляционно.
— Плохи? — Голос лларанца стал чуть громче шепота.
— Боюсь, что так.
— Но почему? Что они сделали? Что…
— Они ничего не сделали — дело не в них. Ваши начальники — вот кто сделал это, и я думаю, что они должны бы быть наказаны… а не безвинные солдаты. Но, — он передернул плечами, — у меня не много влияния на исполнителей, раз я все еще в своем смертном теле и все…
— Исполнители?
— Ты знаешь… духи мертвых. Неужели твой командир ничего не сказал тебе об этом?
Лларанец отрицательно замотал головой:
— Меня только спросили, какой я веры. Когда я сказал им, я получил это назначение.
— Значит, тебя не информировали?
Снова отрицание.
