торговец из Парижа, если можно верить его словам, — член организации ОАС и сотрудничает с определенными реваншистскими западногерманскими кругами, хотя сам он был активным участником Сопротивления. На мой вопрос, почему же он с ними сотрудничает, торговец ответил так: «Близких своих я оплакиваю каждый год, в день поминовения усопших возлагаю на их могилы цветы, но вернуть им жизнь я не в силах. Но зато я могу защитить свое, пусть небольшое, состояние от коммунизма». И так думает и бельгийский король, и голландская королева, и многие сотни тысяч людей. И тогда я понял, почему в Англии, в Бельгии, в Голландии и в других местах размещены подразделения бундесвера.
Томас Шаломон закончил. После его слов воцарилось глубокое молчание.
Кальман поднялся.
— Извините, мне надо идти.
— Если позволите, я пойду с вами, — заметил Шаломон.
Кальман повернулся к англичанину:
— Сэр, откуда у вас этот перстень?
Томас Шаломон взглянул на перстень.
— От бургомистра Варшавы, — пояснил он. — Это символ их города. Такими перстнями варшавяне награждают людей, сделавших что-нибудь выдающееся для их города.
— А что сделали для их города вы?
— Я сражался в Варшаве против нацистов в качестве офицера английской армии.
10
Игнац Шавош сидел взволнованный подле аппарата подслушивания, а Бостон, напряженно вглядываясь в лицо шефа, ждал похвалы. То, что он тоже волновался, можно было заметить по его беспрерывным попыткам поправить очки. В комнате, где была установлена аппаратура подслушивания, были только они двое.
— Вы уверены, что Рельнат у него? — шепотом спросил Шавош, повернувшись к майору.
— Совершенно, сэр.
Пока слышалось только насвистывание. Шавош сразу же узнал мелодию. Ага, закукарекал петушок! Это уже появился Шалго, подумал он. Затем хлопнула дверь, раздались шаги.
— Доброе утро, майор, — донесся веселый голос Шалго. — Как почивали?
— Отошлите ваших людей, Дюрфильгер, — распорядился Рельнат.
— Всех?
— Да, всех до единого!
В аппарате раздалось слабое гудение.
— Анна, вы все втроем отправляйтесь в «Феникс» и ждите меня там. — Снова гудение. — Почему же вы не садитесь, дорогой майор?
Несколько минут не было слышно ничего, кроме глухих шагов, затем резкий голос:
— Майор Дюрфильгер! Пока вы находились в Лондоне, к вам приезжал курьер из Венгрии. Я принял от него донесение.
— Оно было адресовано вам, мосье?
— Нет, вам. Но, к счастью, курьер оказался глуп и решил, что я и есть Отто Дюрфильгер. Тем более что я сидел за вашим столом.
— Простите, мосье, но если курьер решил, что вы — это я, то он не просто глуп, а совершенный осел. И все же почему вы приняли от него донесение?
— Майор Дюрфильгер, бросьте ваши шуточки. Дело серьезное…
— Не спорю, но скажите же наконец, чего вы хотите от меня? Насколько я понимаю, один из моих венгерских друзей прислал мне письмо, и оно попало в руки к вам. Так откройте же, пожалуйста, секрет, от кого это письмо?!
— От полковника Кары.
— О! И где оно?
— Я переслал его в Центр.
— Такое обращение с адресованной мне корреспонденцией, мягко выражаясь, удивляет меня. Что бы сказали вы, если бы я начал пересылать в Центр ваши личные письма? Не нашли бы вы это странным? Ну и как? В Центре расшифровали текст?
— В каких отношениях вы с полковником Карой?
— В дружеских. Кара мне многим обязан. Он это не забывает и время от времени информирует меня о событиях в стране.
— Будьте добры, расшифруйте донесение.
— Вы же сказали, что переслали его в Центр.
— Я имел в виду фотокопию.
Негромкий смех и вновь голос Шалго:
— Прошу несколько минут терпения.
Вновь насвистывание знакомой мелодии.
Полковнику весь этот разговор показался необыкновенно интересным, и он с большим трудом сдержал себя, чтобы немедленно не доложить в Лондон обо всем услышанном. Он с признательностью посмотрел на Бостона и одобрительно кивнул ему, что могло означать только: «Отлично сработано, майор».
Теперь для него было ясно, что Шалго считает дураком майора Рельната, презирает его и, разумеется, не доверяет ему.
— Ну что ж, майор, мой венгерский друг сообщает вести не очень-то приятные, — вновь послышался спокойный голос Шалго. — Выследили некоего инженера Даницкого, поддерживавшего радиосвязь с Западом. В течение нескольких дней у него на квартире скрывался молодой человек по имени Балаж Пете, нелегально прибывший с Запада. Мой приятель спрашивает, имею ли я какое-нибудь отношение к этим людям или «сусликов» можно арестовать. Именно так и написано: «сусликов».
Послышалось нецензурное ругательство.
— Когда вы завербовали Кару? Вы должны…
— Оставим это, майор. Что я должен — я сам знаю… Чего вы от меня хотите? И попрошу в мои личные дела впредь не вмешиваться. А здесь, по всей видимости, произошла какая-то ошибка. Никакого инженера я не знаю, и, по мне, пусть они делают с ним что хотят!
— Нет, дружочек! Вы немедленно напишете своему приятелю, чтобы он обеспечил этим двоим свободное передвижение.
— Боюсь, вы будете разочарованы, майор. Не станете же вы мне предписывать, что я должен отвечать на письма своих личных друзей. Это мое частное дело! — Голос Шалго дрожал от негодования.
— Хорошо.
Наступило молчание. Затем послышалось хлопанье двери и бормотание Шалго, из которого Шавош разобрал только: «Черт бы побрал всех дилетантов, сколько их ни есть на свете!..»
Позднее, уже в кафе, Рельнат сказал Шалго:
— Знаете, вы привели меня в замешательство!
— Чем же, дорогой майор?
— Откуда вам известно имя Даницкого и…
— Балажа Пете?
— Да.
Шалго, наложив целую пенную гору взбитых сливок в свой кофе, заглянул в сухощавое лицо майора.
— В Лондоне полковник Олдиес назвал мне имя Даницкого. Разумеется, в форме вопроса: знаю ли я агента французов инженера Даницкого? Я тут же смекнул, что он либо провоцирует меня, либо хочет похвастаться своей хорошей осведомленностью. Между прочим, фамилию Пете он тоже упомянул.
— Не шутите! — побледнев, воскликнул майор.
Шалго изобразил на лице изумление и озабоченность и отодвинул в сторону тарелочку с куском торта.
— А что случилось? Неужели я допустил какую-то ошибку?
Рельнат закусил губу.
