Поступила она так не потому, что семья Пооров в этом нуждалась, ибо витязь Виктор Поор был управляющим германо-венгерской торговой компании, членом комиссии, контролирующей работу многих предприятий, и его дохода хватило бы на учебу за границей пятерых детей. Эльфи действовала подобным образом для того, чтобы гарантировать присылку Эндре на учебу на все сто процентов.
— Столь почетное предложение, дорогая Роза, вы отклонить не имеете права, — объясняла она.
Мадам Эльфи отнюдь не интересовало, испытывал ли Эндре какое-либо влечение к профессии священника, она просто рассчитывала, что, если один из детей семьи Пооров будет учиться в Берлине, его близость благоприятно скажется на формировании характера Чабы. В этом и заключалась подлинная причина ее настойчивости. Ее уже несколько лет беспокоила принимающая особый оттенок прямота Чабы. Она хорошо знала, что младший сын восторженно в нее влюблен, слушается ее, но внутренне чувствовала его склонность к цинизму, равнодушие к семейным традициям, недостаток энтузиазма. Долгие годы она тайком надеялась, что Аттила станет солдатом, а Чаба — священником. Однако перед экзаменами на аттестат зрелости младший сын решительно заявил, что хочет стать врачом.
— Мама, — сказал Чаба, — я не могу доказать ни того, что бог есть, ни того, что его нет. Вы говорите — есть, я не спорю, верю. Ради вас я даже хожу в церковь. Регулярно участвую в молебнах. Но, дорогая мамочка, не заставляйте меня верить тому, что написано в библии. Читаю я ее с увлечением, ибо описано там все очень интересно, временами даже поэтично, но я ее воспринимаю только как литературное произведение.
Эльфи такие его речи причиняли острую боль. Генерала Хайду они не интересовали, так как, будучи убежденным верующим, в библию он заглядывал лишь изредка. Он считал, что бог есть — должен же кто- то руководить делами вселенной, — но библия в свое время была выдумана попами, чтобы доказать его существование, и, пока не появится документ лучше, полезнее, до тех пор будет ощущаться потребность в священном писании.
Эльфи полагала, что Эндре оказывает на Чабу положительное влияние. Ей нравился молчаливый, фанатичный теолог, так же как еще один друг Чабы — Милан Радович. Правда, он нравился ей совсем по иным причинам.
16 августа по приезде из Лондона мадам Эльфи отправилась в Будапешт, чтобы поспеть на церемонию производства Аттилы в лейтенанты. Она гордилась своим сыном. Затем они провели пару дней в Будапеште и вечером 30 августа прибыли в Берлин. Приехал с ними и Эндре, который до начала занятий хотел покопаться в теологической библиотеке — вот уже два года, как он стал собирать данные о жизни венгерских реформаторов.
В пути у них состоялось много бесед. Эльфи главным образом говорила об Англии, о своих поездках в Египет, ничуть не скрывая явных симпатий к английскому обществу, столь уважающему национальные вековые традиции, что им замечательно удавалось сочетать с демократизмом, которого требовала современная жизнь. И все это привлекает ее потому, что английская демократия основана на глубоком уважении к традициям, к привилегиям отдельных классов и слоев общества.
Эндре горячо ее поддерживал, однако Аттила страстно спорил с матерью. Да, он за демократию, но было бы ужасно даже представить, если вдруг в Венгрии по примеру англичан примитивным людям, не умеющим ни читать, ни писать, или, скажем, евреям были бы предоставлены демократические права. Сперва нужно свергнуть власть еврейских банкиров и фабрикантов, вызволить венгерских землевладельцев из когтей еврейских финансовых заправил, а уж потом проводить перевоспитание людей и вернуть разграбленные земли. Только тогда и можно будет разглагольствовать о демократии. Но для этого, нужна железная рука, централизованная воля. Беда, однако, что Гембеш болен, а дядюшка Пишта Бетлен в блоке с еврейскими банкирами проводит оппозиционную политику.
Эндре полагал, что Аттила во многих отношениях прав, но отмечал, что на политическое единство приходится рассчитывать только тогда, когда режим поможет избавить народ от нищеты. С некоторыми мерами Гитлера он не согласен, но в известном смысле считает, что тот похож на «бич божий» — на Аттилу, так как с момента своего прихода к власти сделал немало чудесного. Вернул побежденному народу чувство национальной гордости, веру, покончил с безработицей, пусть радикально, зато основательно рассчитался с атеистическим и антицерковным большевизмом, с веймарскими свободами, попирающими мораль, с декадентством, втаптывающим в грязь все божественные и человеческие идеалы.
Эльфи, удобно откинувшись в кресле, всем телом ощущая мягкое убаюкивание поезда, явно наслаждалась спором юношей. Правда, некоторые утверждения Аттилы ей не нравились. Она знала, что его сознание формировалось в военном училище, но была убеждена, что им удастся ловко повлиять на мировоззрение сына. Дело это не срочное, биться о стену головой смысла не имело. Но случая высказать свое мнение она не упустила.
— Боюсь, сынок, накличет Гитлер беду на немецкий народ.
Аттила удивленно взглянул на мать:
— Что именно ты имеешь в виду?
Женщина капнула одеколоном себе на шею и за уши, вставила в золотой мундштук длинную египетскую сигарету.
— Имеются признаки, — произнесла она, раскурив сигарету, — указывающие на то, что непосредственные соратники Гитлера — люди примитивные, противники германской аристократии. Один только пример, дорогой. Вальтер — ровесник твоего отца. Так почему же он до сих пор ходит в подполковниках? Может быть, неважный солдат? Смешно. Офицер генштаба, с блестящей подготовкой. Видимо, выше он не продвигается потому, что советники фюрера видят в нем аристократа.
— Позволь мне, мама, сделать пару замечаний, — прервал ее Аттила. — Только очень прошу, пойми меня правильно, обижать тебя я бы не хотел. — Прервав речь, он покрутил на пальце перстень. — Уверена ли ты, что ощущения твои и, скажем, дядюшки Вальтера — это подлинно демократические чувства? — Эльфи с улыбкой потрясла головой, давая понять, что слова сына ей не понятны. — Поясню, — продолжал лейтенант. — Гуттены остаются баронами, даже если не называют себя таковыми. Семья Хайду тоже не из тех дворян, что имеют по семь сливовых деревьев. Если я ничего не путаю, то наше поместье составляет около восьми тысяч венгерских хольдов. И оно свободно от долгов — обстоятельство тоже немаловажное. Имеется имущество и у тебя. То есть мы тоже кое-что да значим. Наше прошлое, нынешнее социальное положение, вес в обществе ко многому нас обязывают. Считаешь ли ты, к примеру, уместным, что лучший друг отца — либерально настроенный журналист?
— Ты имеешь в виду Гезу Берната?
Аттила кивнул:
— Да, его. — В купе было жарко, и он расстегнул мундир. — У меня лично нет претензий к семье Бернатов, но отец перенимает немало либеральных взглядов и принципов дядюшки Гезы.
— А что тут плохого? Не понимаю.
— Бернат недвижимости не имеет. Он — служащий. Ясно, что у человека, живущего на заработок служащего, представления о мире и обо всем другом отличны от нашего. Он просто должен мыслить по- иному. Дальше. Разве это в порядке вещей, что лучшим другом моего младшего брата является парень по имени Милан Радович? Не знакомый, мама, а друг. Это не составляло бы угрозы, дружи он одновременно с несколькими юношами, и из своего круга. Ты улыбаешься, хотя здесь не до улыбок. Кому нужно, чтобы Чаба был закадычным приятелем всякой прислуги. С дядей Мишкой его водой не разольешь. И еще одно — об Андреа. Думаешь, их связь до сих пор простая игра? Мама, то, что вы проходите мимо всего этого, это не демократический образ мышления, а либерализм. — Он поднял руку: — Извини, еще один вопрос. Если Чабика заявит, что хочет жениться на Андреа, что ты ему скажешь?
Эндре много раз пытался вмешаться в разговор, он побледнел, его худощавое лицо нередко вспыхивало, но он себя сдерживал. Он не был согласен с Аттилой, отдельные заявления того волновали его. Но сейчас ему было любопытно, что ответит тетушка Эльфи.
Однако та горделиво помалкивала. Вот уже десять лет она разъезжает с мужем по свету, встречается с дипломатами, ведет себя не просто как хозяйка во время приемов, как декорация на вечерах и ужинах, а почти как незаменимый сотрудник своего супруга. Она наблюдательна, видит взаимосвязь явлений, имеет собственное мнение и о себе самой, и о муже, и о мире, и о людях. У нее есть принципы, к тому же непоколебимые, покоящиеся на прочной основе. Взять, к примеру, Аттилу, его откровенные рассуждения оправдывают именно ее принцип воспитания. Не поддерживай она с сыном дружеские отношения, Аттила
