человечеству... — В раздражении он начал покусывать нижнюю губу и, только взглянув на мать, воздержался от того, чтобы вслух не обозвать Эндре идиотом. — Эта скотина, — он покачал головой, — уже забыла о том, что сделали нацисты с Витманом и Эрикой...»
— Перед венграми вновь стоят большие задачи... — продолжал тем временем разглагольствовать Эндре.
Тут уж Чаба не мог выдержать и перебил друга не совсем лестными словами:
— Ты дурак, святоша! Пей свое вино и садись! — Чаба поднял бокал: — За здоровье присутствующих!
Все сразу замолчали. Андреа с испугом поглядывала на тетушку Эльфи, которая и вида не подала, что встревожена замечанием сына, к своему бокалу она так и не притронулась.
Аттила невозмутимо курил.
— Продолжай, — сказал он Эндре, который настолько смутился, что забыл сесть. Однако желание говорить у того уже пропало. Лицо его так и пылало от стыда.
— Извините, — наконец вымолвил Эндре и сел. По всему его виду было заметно, что слова Чабы оскорбили его.
— Ты сейчас, видимо, считаешь себя очень остроумным, — заговорила Эльфи, обращаясь к сыну. — Возможно, даже ликуешь внутренне: как же, я, Чаба Хайду, эффектно сразил Эндре Поора, своего друга! Как богат твой лексикон, сынок... Какие в нем слова: «святоша», «дурак»... — Чаба смущенно улыбнулся. В душе он уже жалел о своем срыве и потому не стал спорить с матерью. — Я бы очень хотела, чтобы ты извинился перед Эндре, — строгим тоном проговорила Эльфи.
«Ну уж нет, — подумал сын, — прощения я просить не стану хотя бы потому, что Эндре и на самом деле дурак». В этот момент он почувствовал, как Андреа под столом наступила ему на ногу. Он бросил злой взгляд на девушку.
— Ну-с? — Эльфи закурила, ожидая, что же скажет сын, но он молчал. — Эндре, тогда я прошу у тебя прощения, — проговорила генеральша.
Священник поднял голову. Глаза его горели.
— Что вы, тетушка Эльфи, ничего такого не случилось. Мы друг другу, бывает, еще и не такое говорим, Чаба пошутил, — попытался Эндре выгородить друга.
— Нет, я не шутил, Эндре. — Чаба бросил на друга косой взгляд. — Именно поэтому я и не намерен извиняться перед тобой. Ты и на самом деле дурак.
— А ты, Чаба, самый что ни на есть грубиян, — спокойно заявил Аттила. — Вот когда бы твой наставник Милан Радович порадовался за тебя, он бы даже гордился тобой.
— А ты, Аттила, выбирай выражения, когда говоришь. Что за манера разговаривать? Простолюдины и те выражаются лучше, чем ты.
Лейтенант посмотрел на мать, в спокойствии которой было что-то угрожающее.
— Мама, я солдат, а не поэт.
— Но здесь тебе не казарма.
— А я не твой солдат, — добавил Чаба, сгребая со стола в ладонь рассыпанные спички. — Могу тебя утешить. Милан этому не порадовался бы.
Аттила мило улыбнулся, однако Чабу это нисколько не успокоило, так как он знал, что это самое опасное.
— Прошу прощения, мама, — галантно извинился лейтенант, — я постараюсь свое мнение о господине Милане Радовиче выразить в поэтической форме, насколько это будет в силах...
— Я полагаю, что нам уже пора прекратить спор на эту тему, — перебил брата Чаба. — Мы оба знаем, почему ты нападаешь на Милана.
Андреа забеспокоилась, так как почувствовала, что атмосфера все больше накаляется. Знала она и то, что Чаба очень любит своего друга и будет его всячески защищать, а это означает, что так хорошо начавшийся дружеский вечер окончится скандалом.
Тетушка Эльфи тоже хорошо понимала это и потому решила взять инициативу в свои руки. Мысленно она решила при первом же удобном случае поговорить отдельно с каждым из сыновей, а теперь нужно было как-то разрядить обстановку. Тихо и спокойно она заговорила о нормах поведения, об уважении друг к другу, чему всем, по ее мнению, пора было бы уже научиться. Затем она взяла под свою защиту Радовича, сказав о том, что у того было очень тяжелое детство, ему-де пришлось пережить и голод и холод, а это, естественно, не могло не отразиться на его поведении.
— Мама! — Аттила вскочил со своего места: — Тебя ввели в заблуждение! Человек, который называет господина регента глупцом, а фюрера сумасшедшим авантюристом, никак не может быть добрым, и место ему за решеткой. Я таких типов, нравится это тебе, мама, или не нравится, называю заразой. И если бы вы два года назад не вмешались, то я бы научил Милана Радовича, как нужно разговаривать с порядочными людьми.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Эльфи встала, видя, что Аттила весь дрожит от негодования, она подошла к нему и взяла его за руку: — Успокойся, Аттила.
— Как же я могу успокоиться, если у моего брата имеются такие друзья? Посмотри-ка на него, — он показал на Чабу, — он еще и ржет! Ему, видимо, нравится, что я возмущаюсь. Мне обидно, что мой родной брат дружит с такими никчемными типами. — Подойдя к окну, он распахнул обе его створки и нервно забарабанил пальцами по подоконнику.
Эльфи строго посмотрела на Чабу. Эндре, низко наклонив голову, теребил худыми пальцами бахрому скатерти.
— Собственно, что с вами случилось? — спросила Эльфи. — С какого времени вы так рассорились?
Чаба подошел к матери и нежно поцеловал ее:
— Мы не ссорились, мама. Я не знаю, почему Аттила так по-глупому завелся.
Лейтенант перестал барабанить по подоконнику. Слегка сгорбившись, словно намеревался напасть на брата, он подошел к Чабе.
— По-глупому? Ты считаешь, что я говорил глупости?
Чаба улыбнулся во весь рот и недоуменно развел руками:
— Да... Эндре тоже так считает.
Теолог поднял глаза и тихо произнес:
— Милан очень вспыльчив и порой говорит не думая. То, что он сказал о господине регенте и Гитлере, он как раз говорил не подумав.
Андреа, стоя у окна, внимательно наблюдала за мужчинами и за хозяйкой дома.
Чаба решил принудить Эндре к откровенности. Посмотрев ему прямо в глаза, он сказал:
— Не выдумывай. Ты хорошо знаешь, что Милан говорил это совершенно серьезно, а господина регента он действительно считает глупцом, а Гитлера — авантюристом. А почему бы, спрашивается, ему и не иметь собственного мнения?
Генеральша вздохнула и, забыв о сдержанности, к которой себя принуждала, произнесла несколько раздраженно:
— Чаба, ты шутишь, не так ли?
— Я не шучу, мама. У меня лично об этих людях еще худшее мнение, и не высказываю я его только потому, что Аттила и меня посадит за решетку.
— Боюсь, что ты и на самом деле туда попадешь, — заметил лейтенант. — Голос у него был уже совершенно бесстрастный. — Прошу тебя, прекрати свою дружбу с Миланом Радовичем.
Чаба был удивлен столь резкой сменой настроения брата. У него появилось такое чувство, что за внешне спокойными словами брата скрывается что-то угрожающее, какая-то неизвестная опасность.
— Спасибо, что ты беспокоишься обо мне, — сказал он, — но тебе бы следовало знать, что к дружбе я всегда относился очень серьезно. Я, конечно, знаю и достоинства и недостатки Милана. Я люблю его, так как он честный и открытый человек. И я буду считать его своим другом до тех пор, пока не разочаруюсь в нем. — Повернувшись к матери, он продолжал: — Не сердись, мама, я очень сожалею, что расстроил тебя. Я не хотел этого. Если разрешишь, я провожу Андреа домой. — Дойдя до дверей, Чаба остановился и, повернувшись к Эндре, сказал: — Ты меня знаешь. Знаешь, что я не являюсь ни коммунистом, ни
