– Если разгонит тучи, – мечтают солдаты императорской армии, – сразу станет немного прохладнее. – Они обливаются потом, в горле першит от пыли, два дня люди не снимают доспехи и две ночи не спят. Но больше всего их пугает неопределенность.
– Поторапливайтесь с высадкой, – настаивает Ферранте Гонзага, получивший приказ от императора как можно скорее покончить с безумным и спесивым городом, а также с фанатиком, который им правит.
– Мы их окружим и воздадим по заслугам, – говорит разгневанный Карл Габсбургский, услышав от посла о его беседе с Хасаном. – Пускай этот каплун-ренегат продолжает созерцать свое небо, а мы тем временем выбьем у него землю из-под ног.
Солдаты съедают свой скудный паек, а затем строятся в ряды, готовясь взять город в кольцо осады. В отдалении собираются толпы любопытных, явно безоружных кочевников, одетых в лохмотья. Они медленно продвигаются вперед на своих маленьких, худосочных лошадках. Как вдруг, подобно рою мошкары, которая вихрем срывается с места, чтобы наброситься на табун или стадо, кочевники на бешеной скорости начинают носиться вдоль флангов, стреляя из трубок свинцовыми шариками. И делают это в тот самый момент, когда солдаты, чтобы двигаться быстрее, снимают с себя нагрудные латы, колеты, поножи, шлемы и даже береты. Невидимые, но коварные снаряды, вонзаясь в кожу, словно иглы, причиняют солдатам такое беспокойство, что командующий приказывает изменить маршрут. Теперь войско направляется в город по насыпи, оставив равнину, которая тянется вдоль берега моря. Не стоит ломать построение и ввязываться в бой с кучкой потных оборванцев, теряя время, людей и боеприпасы. Закрепившись на новых позициях, так как поздний час не позволяет сразу предпринять атаку, и подойдя еще ближе к городу, воины императора надеются, что глубокая долина и крутые склоны будут служить естественным препятствием между ними и неприятелем. А холмы защитят от алжирских пушек, которые рано или поздно тоже заговорят.
Что касается императорских пушек, то Андреа Дориа уже отдал приказ стрелять, хотя высадка еще не закончилась. Правда, она сейчас происходит в стороне.
Первый ряд кораблей напоминает огненную, дымящуюся пасть, которая, выплевывая снаряды, заставляет содрогаться небо и землю и превращает море в сплошной гигантский фонтан, когда ядра падают в воду, поднимая брызги и взбивая пену.
На многие мили вокруг не осталось ни одной птицы, но люди не могут улететь, и со стен Алжира непрерывно падают убитые и раненые.
Малых детей, дряхлых старцев и больных спрятали в катакомбах и землянках, вырытых в холме. Всем остальным нашлась работа. За исключением Османа Якуба, который бродит в поисках своего хозяина, чтобы покаяться в приступах недоверия к нему и снять хотя бы эту тяжесть с души.
Наконец он находит его на одной из смотровых площадок.
– Хасан, – говорит старик, – прости меня за дурные мысли.
– По-твоему, сейчас подходящее время, чтобы заниматься твоими угрызениями совести? Работай. Придумай одну из своих сказок и расскажи ее детям в катакомбах. Смотри только, чтобы сказка была хорошая, нам предстоит тяжелая ночь.
И, пришпорив коня, уносится галопом в своем небесно-голубом наряде с красным султаном на чалме, таким высоким, что он кажется флагом. Жители города, заметив его издали, обретают мужество, как моряки, увидевшие свет маяка в бурю.
– Идите сюда, красавицы, скорее, не потеряйтесь по дороге, – продолжает заклинать Рум-заде, оставшийся дежурить в обсерватории. – Приходите!
Но тут очередной пушечный снаряд попадает в башенку, которая обрушивается в сад.
Рум-заде, выбравшись из-под обломков, весь в синяках и ушибах, кричит еще более неистово:
– Вперед, вперед трусихи! Если вы еще чуть-чуть замешкаетесь, то будете годны только на то, чтобы поливать грибы в городе, который к тому времени превратится в кладбище.
Утешая умирающих, перевязывая раненых, таская мешки с землей, заливая водой костры, не чувствуя ни усталости, ни страха, Анна запретила себе думать, где может быть Хасан этой ночью. Она слышала, как он приказал Ахмеду Фузули держаться подальше от него и принять на себя командование, если ему суждено погибнуть. Он будет носиться на своем коне вдоль крепостных стен, появляясь в самых опасных местах. И это правильно. Город должен видеть своего агу.
Глаза Анны сухи, она ощущает удивительное спокойствие, и ей чудится, будто рядом с ней Пинар, который на самом деле давно мертв и лежит там, внизу, у ворот города, до сих пор непогребенный. Ей кажется, что именно он придает ей мужество, хотя она сама не понимает, каким образом.
Наступает вечер. Выстрелы становятся все реже и наконец смолкают совсем.
Императорские пушки тоже молчат. Комарес возмущается, и не он один. Почему не продолжается атака? Почему не атакуют с суши, используя столь непривычное для атаки время, чтобы застать врага врасплох?
Прежде всего, пушки на суше еще не собраны, и, кроме того, император так же, как большинство военачальников, считает, что это было бы ошибкой. Люди нуждаются в отдыхе, осадные орудия еще не подвезены к стенам, траншеи не готовы, мины не заложены, а алжирцы недостаточно сломлены. Об этом говорят их пушки, всякий раз отвечая на выстрелы осаждающих, разрушая и посылая ко дну их корабли. Кстати, они до сих пор продолжают стрелять по центру, более дальнобойные и мощные, чем можно было предположить.
– Если бы Господь Бог послал нам свежий ветер, чтобы облегчить этот зной, – говорит младший офицер, раздающий паек солдатам первой линии, – я вижу, вы здесь устроились как у Христа за пазухой.
Первая линия кажется ему неуязвимой, так как защищена высоким берегом с одной стороны и горами с другой, через которые ни одно ядро не сможет перелететь, уже не говоря о земляной насыпи, исключающей засаду. Но солдаты не разделяют его энтузиазма и ворчат, словно кипящая смола. Рацион и в самом деле убогий – засохшая галета действует на пустые кишки, как щекотка.
– Потерпите! – Младший офицер объясняет, что на аванпостах рискованно держать запасы еды, что они прибудут позже, вместе с порохом. – Так что у вас скоро будет и еда, и боеприпасы. А теперь отдыхайте спокойно.
Конечно, солдаты не сказали в ответ «аминь» и не легли тут же спать, закрыв глаза, как послушные дети. Они ругаются, бранятся, угрожают пустить офицерских лошадей на жаркое, но в конце концов усталость берет свое и они укладываются на земле, если и не смирившиеся, то по крайней мере не способные больше бунтовать.
Теперь уже высадилась вся армия. Последним достается место в глубине долины, где вначале стояли те, что передвинулись ближе к городской стене. Выгружается последнее оружие, последний порох. Пасутся и, грызя удила, резвятся кони, радуясь, что они снова на земле. Соскучившиеся по движению больше, чем по свежей траве, они бешено вращают глазами и жадно втягивают ноздрями раскаленный воздух, который кажется им спасительным после жаркой вони трюма.
Солдаты тоже довольны. Они считают, что на суше им не грозит опасность быть разорванными на части каким-нибудь ядром, как на палубе, где они чувствовали себя беззащитными, словно скот на бойне. Уже не говоря о том, что здесь они не могут утонуть, зажатые между двумя судами в море, превратившемся в чудовищную кашу из экскрементов и отбросов, мертвых или агонизирующих тел, взбесившихся лошадей и горящих головешек, падающих с подбитых кораблей или прямо с неба.
Гребцы, оставшиеся на борту, также вздохнули с облегчением, получив в свое распоряжение все пространство кораблей, после того как солдаты освободили трюмы, палубы и другие помещения. А когда стрельба прекращается, моряки подсчитывают, сколько судов осталось на плаву, какие из них не повреждены. И несмотря на разочарование и усталость, с удовольствием отмечают, что, хотя многие корабли потоплены, а у других образовались пробоины, упали мачты и порвались паруса, в целом императорский флот выглядит грозным и мощным, готовым завтра снова атаковать.
Участвовавшие в сражении корабли стреляли столь азартно и яростно, что исчерпали все свои боеприпасы, хотя атака началась только во второй половине дня. Ничего страшного. Несмотря на тесноту, будет возможность поменяться местами с другими кораблями, из второй или третьей линии, а кроме того, есть специальные грузовые суда, трюмы которых заполнены порохом и снарядами. С них можно будет перебросить солдат и боеприпасы на военные корабли.
В Алжире потери небольшие. Разбиты пушки, установленные на
