Пещеры удобны и хорошо обустроены, но пленникам остается лишь гадать, где именно они оказались, так как на глазах у каждого повязки – обрывки белья, в которых еще можно распознать бывшие рукава, манжеты, воротнички или полоски грубой парусины и лоскутки тонкого атласа и бархата.
В самой просторной пещере собраны знатные господа, офицеры, богатые купцы, казначеи и мастера – в общем, цвет общества, плывшего на папских галерах. Почти все они в своей собственной одежде, не очень даже пострадавшей в жаркой битве. Разве что у некоторых не хватает какой-нибудь детали костюма, зияет дыра на платье, прибавилась пара пятен, болтаются оторванные кружева или ленты.
Пленники могут расхаживать, сидеть и даже лежать на удобнейших диванах: пещера обставлена роскошной мебелью. Те, кто хочет по достоинству оценить ее изысканность, осторожно все ощупывают, хотя это и трудно, поскольку руки у всех связаны за спиной.
– А у меня стул с инкрустацией, – удивленно говорит какой-то купец своему соседу.
– Вы бы пощупали эту камчатную обивку! – отвечает ему сосед, проводя пальцами по софе, на которой он возлежит. – Прекрасная вещь! Наверняка ее где-нибудь украли.
Пещеры освещены пламенем дорогих свечей, хотя пленники ничего не видят. На это обратил внимание опытный Жан-Пьер де Лаплюм, потянув носом воздух.
– Просто поразительно, – шепчет он Комаресу, надеясь вызвать из того хотя бы словечко. – Чувствуете, какой чудесный аромат источает тающий воск?
Все остальные пытаются подбодрить себя болтовней. Но Жан-Пьеру поговорить больше не с кем, поскольку его и испанского гранда посадили подальше от остальных в глубине пещеры, на одну из длинных деревянных скамей, похожую на скамьи церковных хоров. Они, конечно, не связаны, и де Лаплюм мог бы встать и поискать себе менее спесивого соседа, но, по мнению капитана, не подобает офицеру столь высокого ранга ковылять на ощупь в поисках собеседника, готового одарить его дружеским словом.
Комарес ужасно зол: ему непонятно, где же их высадили. Он чувствует свою беспомощность, так как, не ориентируясь на местности, не в состоянии определить, удастся ли отсюда бежать и можно ли рассчитывать на помощь какого-нибудь союзника. Но неосведомленность его объяснима – ведь не он командовал галерами и не в его функции входило изучение карт этой части моря. Во всех случившихся и грядущих бедах виноват, конечно, один де Лаплюм. Этот тип недостоин звания не только капитана, но даже простого матроса или солдата и вообще настоящего мужчины. Ко всему он еще и ужасный болтун.
Адмиралу же просто необходимо выговориться, чтобы потопить в словах стыд и обиду. Больше всего ему неприятно, что Краснобородый, совершенно уверенный в своей победе, ограничился при нападении одним галиотом и сумел обвести их вокруг пальца.
– Конечно же, ваша милость, он был совершенно уверен, что обведет вас вокруг пальца! – с готовностью откликается Комарес.
Этот проклятый испанец остается спесивцем даже тогда, когда вата, которой подбиты его колет и штаны, так и лезет клочьями наружу. Маркиз де Комарес злится на адмирала и считает его виновником своих несчастий, но, в конце концов, никто же не заставлял его отправиться в Рим морем, мог бы ехать сушей со всей своей свитой официального посланника. Когда де Лаплюм предложил Комаресу свои услуги, тот легкомысленно принял его предложение с удовольствием, надеясь на приятное морское путешествие, которое к тому же позволит сэкономить на дорожных расходах, а еще, скажем прямо, рассчитывая посмотреть, как живут и что замышляют люди на папских галерах. Такие посланцы по особым поручениям, как он, должны собирать в пути всевозможные сведения, за это они неплохо получают, имеют титулы и вообще всяческие выгоды.
Ход мыслей Жан-Пьера де Лаплюма прерывает неожиданный шум. До его слуха доносится скрип двери, потом одновременное бряцание копий берберского караула – так бывает, когда военные одновременно отдают кому-то честь.
– Предоставьте этим господам большую свободу, развяжите глаза и позвольте двигаться сколько угодно, – спокойно приказывает Хайраддин, но эхо, возвращенное скалистыми сводами пещеры, придает его словам особую торжественность. – Теперь уже не нужны ни повязки на глазах, ни веревки.
Караульные выполняют приказание, и когда пленные получают возможность оглядеться, первое, что они видят, – это группа берберских командиров, которых сопровождают секретари и писцы. Зрелище великолепное: роскошные одеяния, пышные украшения и драгоценности – все сверкает и переливается в ярком свете.
– Прошу вас, адмирал, садитесь. Здесь можно и без церемоний.
Какая непростительная оплошность! Когда явился Хайраддин, Жан-Пьер де Лаплюм просто из любопытства вскочил на ноги, и вот теперь он стоит как лакей, на виду у готового испепелить его взором проклятого Комареса. Вот уж он порадуется, когда сможет рассказывать каждому встречному и поперечному, как французский аристократ Жан-Пьер де Лаплюм унизился перед пиратами.
Развязанные пленники озираются по сторонам. Пещера, в которой они находятся, производит необычайное впечатление: это нечто среднее между храмом и дворцом, хотя чувствуется в ней что-то и от тюрьмы; границ пещеры не видно и входа в нее – тоже. Со всех сторон стены изгибаются: где-то они тонут в темноте, где-то – образуют выступы, за одним из которых, по-видимому, и скрывается выход наружу, потому что там стоят восемь вооруженных берберов, вид которых у кого угодно отобьет охоту проявлять любопытство.
А обставлена пещера поистине великолепно. Два больших стола и два огромных шкафа орехового дерева, расписанные или украшенные инкрустацией сундуки, необыкновенно красивые церковные хоры, скамьи самых разных форм, подушки, шкуры диких зверей, ковры и канделябры у стен.
Хайраддин представляет участников своей свиты: когда придет время, они назначат размеры выкупа и начнут переговоры.
– «А этот Краснобородый, должно быть, изрядный жулик, – думает адмирал Жан-Пьер де Лаплюм, поправляя волосы и разглаживая брови наконец-то развязанными руками, – но как держится, какой форс на себя напускает!»
Де Лаплюм придает большое значение эстетической стороне дела, поэтому, с восхищением наблюдая за приемным сыном Хайраддина, он не может не поделиться своими впечатлениями с соседом:
– До чего красив, просто картинка! Вы не находите? Комарес не отвечает. Он с одинаковым презрением смотрит и на Хасана, и на адмирала, который словно назло ему продолжает:
– Но когда он размахивает саблей и ведет людей в атаку, сам черт ему не брат. Настоящий вихрь. Надеюсь, вы это тоже заметили?
Комарес в ответ лишь пожимает плечами. «Хотелось бы посмотреть, – думает де Лаплюм, – на дуэль маркиза с юным Хасаном. Старые трухлявые кости испанского гранда рассыплются при первом же выпаде».
Комарес слывет настоящим воином, но во время нападения на корабль он не участвовал в сражении: под предлогом, что при нем нет шпаги, он предоставил прикрывать себя своему эскорту.
Адмирал ловит себя на мысли, что его неприязнь к Комаресу, который только и делает, что выражает ему свою антипатию и презрение, сильнее, чем к берберам, которые и так уже причинили ему огромное зло, а в будущем, вероятно, причинят еще большее. Если верить тем, кто возвращался из плена, чего только не делают пираты с людьми! Они, например, в любую минуту могут наброситься на человека и исполосовать его плетьми.
– Что вы намерены с нами сделать? – Комарес открывает наконец рот и обращается к берберам. Голос его звучит резко – именно так должен разговаривать настоящий аристократ, вынужденный иметь дело с личностями, недостойными его уважения. Почитая долгом заботиться о своих людях, он хочет знать, решена ли их судьба, и если да, то когда им об этом сообщат. – Она не будет хуже той, какую вы ждете, ваше превосходительство.
Об обычаях берберов говорят разное, и все же маркиз Комарес вынужден признать, что пока с пленными обращаются совсем не жестоко – никого не пытают, никому не причиняют излишних мучений. В светлое время дня, на открытом воздухе, им снова завяжут глаза: меры предосторожности необходимы. Сейчас все они находятся в секретном месте. У каждого военного есть свои тайны, которые нельзя открывать не только врагу, но даже предполагаемым друзьям или возможным союзникам.
Хайраддин проходит дальше, чтобы поговорить с пленными не столь высокого ранга.
Один из секретарей сообщает, что скоро будет готов ужин, и приглашает пленников на церемонию
