все сидит, не разгибаясь, за столом и чертит карты небесного свода. Надо как-то оторвать его от этого занятия.
Осман Якуб заливает кипятком листья мелиссы и для вкуса добавляет туда немного имбиря. Розовый мед и экстракт валерианы уже в бокале. Осман ставит бокал на поднос и без стука входит в комнату Хасана: время позднее, нужно действовать решительно.
– Ну-ка в постель! Ахмед Фузули говорит, что ты и так учишься лучше всех, незачем лишать себя сна ради книг. Хочешь, чтобы мозги у тебя разжижились?
Но этот упрямый осел Хасан даже не поворачивается в его сторону и наверняка ничего не слышит, словно у него заложило уши. И все же Осман продолжает, – может, хоть что-нибудь из его речей западет парню в голову:
– Хайраддин доволен тобой. Еще бы! Можно ли желать большего от сыночка? И Баба не хочет, чтобы ты чахнул над книгами. Уж не собирается ли он взять тебя немного повоевать?
И на эти слова Хасан не реагирует.
– Я же прекрасно знаю, что ты предпочел бы отправиться в море с Хайраддином, но земли к югу от нас такие красивые, да и с Аруджем не соскучишься. Бейлербей многому может тебя научить: например, он умеет вести переговоры с любым племенем… Ага, ты, оказывается, не глухой, я все-таки оторвал тебя от занятий!
Но радость Османа оказывается преждевременной, так как юноша, едва взглянув на него, придвигает к себе светильник и сосуд с маслом.
– Нет, я больше не позволю тебе подливать масло. Выпей-ка этот отвар и хорошенько выспись.
Хасан возмущается. Он не желает, чтобы старик все время приставал к нему со своими заботами, пусть сам пьет свой отвар.
– Ну, если ты приказываешь… Это вкусно. – Осман послушно делает большой глоток. – Замечательное питье!
Потом слуга молча наклоняется и снимает с Хасана туфли.
– А теперь – в постель. Можешь и без отвара.
Но судьба распорядилась так, что спать Хасану этой ночью уже не пришлось: в комнату ворвалась запыхавшаяся женщина и закричала, что Аллах наслал на всех великое несчастье. У входа в порт стоит корабль Аруджа, один, без остального флота, и просит о помощи, хотя море спокойное и небо ясное.
Женщина, а это одна из фавориток Аруджа, уверена, что с бейлербеем случилось несчастье. Перед отплытием предсказания астрологов были какие-то неопределенные, в них даже таилась угроза, да и ей самой приснился нехороший сон, но Баба не поверил в него, ведь он вообще не верит ничему, что противоречит его планам.
Пока Осман Якуб пытается как-то успокоить женщину, а Хасан снова обувается, в дверь заглядывает начальник дворцовой стражи и, увы, подтверждает дурную весть. Судно Арудж-Бабы стоит недалеко от причала, и оттуда кричат, что бейлербей ранен. Притом, кажется, тяжело. Он потерял правую руку. Фаворитка, бросившись на грудь Осману, разражается судорожными рыданиями, а старик потрясен не меньше, чем она. Хасан выбегает из комнаты.
В дворцовых переходах, на лестницах, в конюшнях все ждут его приказаний, а он ведь не облечен полномочиями правителя: когда Аруджа и Хайраддина нет в городе, правление переходит в руки Совета, но в данной чрезвычайной ситуации решения нужно принимать немедленно, собирать Совет нет времени, а что делать – никто не знает. Понятно, что вся надежда сейчас на возможного наследника.
Когда Хасан во главе отряда конников врывается в порт, галиот Аруджа уже стоит у причала.
Ночь безлунная, и в свете смоляных факелов виден лишь борт корабля, с которого торопливо спускают носилки.
Несколько офицеров сбивчиво объясняют Хасану, что планы сорвались, так как Арудж-Баба был ранен в первом же бою и экипаж растерялся. Но в любом случае это не поражение, а всего лишь стратегический маневр.
– А где Хайраддин? Где весь наш флот?
Оказывается, оба раиса решили, что Арудж на своем судне будет следовать установленным курсом и нанесет противнику первый удар, чтобы рассеять его силы, а в это время Хайраддин с остальными кораблями бросится догонять караван торговых судов, показавшийся вдали, как мираж, и тут же скрывшийся за горизонтом.
«Странно, – думает Хасан, – что Краснобородые позволили себе ради какого-то каравана торговых судов отвлечься от тщательно готовившейся на протяжении нескольких месяцев операции против Гамаля – раиса одного из прибрежных государств, – который из вредности и зависти запретил судам Краснобородых заходить в жизненно важный для них порт, где можно и провиантом запастись, и торговлю развернуть».
– Это был целый караван судов, набитых товарами, и шли они под охраной Андреа Дориа.[4]
Так вот чем объяснялась неожиданная перемена плана! Между берберами и Андреа Дориа, с тех пор как впервые скрестились их пути на море, идет постоянное выяснение отношений. Они просто считают своим долгом гоняться друг за другом, и делают это с огромным удовольствием. Прежде всего важно обнаружить противника, почуять его присутствие, а это не просто, поскольку в XVI веке вошло в моду из тактических соображений, да и просто развлечения ради, плавать по морям под чужим флагом. Вообще же Дориа, когда он плавает и под настоящим флагом, выследить трудно, потому что нанимателей этих или государей он постоянно меняет.
– На кого работает генуэзец сейчас?
– Кто знает! На судах были флаги разных стран. А на флагмане развевались только штандарты с его личным гербом. Вроде вполне мирный был караван.
Теперь понятно, почему Краснобородые решили догнать Дориа: когда торговые суда, плавающие под разными флагами, выходят в море не в одиночку, а хорошо сплоченным караваном, значит, они не намерены ни на кого нападать; совсем другое дело, если простые торговцы нанимают такой солидный и дорогостоящий эскорт, как флагман самого адмирала Андреа Дориа. Таким образом, подозрение, что на борту у них какой-то особенно привлекательный груз, требующий и особой охраны, было вполне обоснованно и желание Краснобородых напасть на караван становится объяснимым.
Носилки резко наклоняются и стукаются о борт галиота.
– Опускайте помедленнее!
– У него очень нехорошая рана, сейчас увидите.
Люди Аруджа боятся самого худшего. Два старших офицера тихо докладывают Хасану о происшедшем.
Когда вражеское ядро оторвало Аруджу руку, им по приказу самого раиса пришлось взять командование на себя. Он же, чудом не потеряв сознания, отдавал четкие и точные распоряжения, велел приналечь на весла, чтобы как можно скорее вернуться в Алжир, и только после этого лишился чувств.
Корабельный лекарь, как мог, зашил и прижег рану, но бейлербея сильно лихорадит, и есть опасность заражения крови.
Наконец носилки спущены. Придворный хирург, срочно прибывший с остальными лекарями, сокрушенно качает головой.
Экипаж галиота и солдаты эскорта Хасана в полном молчании стоят на причале.
Ярко-рыжая борода Аруджа кажется кровавой, сливаясь с проступившей сквозь повязку кровью.
Хасан подносит фонарь поближе и видит мертвенно-бледное лицо раиса.
Лекари осматривают раненого, удается нащупать пульс – слабая надежда на то, что Арудж выживет, все же есть.
– Скорее кладите его на повозку!
Сам Хасан с помощью солдат своего эскорта поднимает носилки.
Дно повозки устилают подушками в несколько слоев, чтобы смягчить толчки при движении. На подушки кладут Аруджа – он почти без признаков жизни, только слабо хрипит.
Хирург советует не медлить, чтобы можно было поскорее прооперировать раненого. Он хочет удалить
