заполнят образовавшуюся пустоту. Что же касается некоторых потерь, то вы не хуже меня знаете, что в этих краях нет ничего по-настоящему ценного, о чем стоило бы сожалеть.
Суматоха и ночной шум распугали дичь. Главный егерь советует еще больше сместиться на север, и император совершенно счастлив. Давно его уже не видели в таком веселом, приподнятом настроении.
«Слава Богу, кажется, он забыл о двухголовом чудище», – с облегчением думает королевский адвокат, который все время скачет рядом с губернатором.
– Вот видите, синьор, – говорит он ему, – все налаживается. И даже более того, мне кажется, что у императора есть намерение пофлиртовать.
Карл Габсбургский скачет бок о бок с кузиной и оказывает ей множество знаков внимания. Они беседуют о своей родине, о владениях в Нидерландах, столь ему дорогих, что он всегда беспокоится, как бы они вдруг не исчезли в тумане или под водой во время наводнения. А страна как ни в чем не бывало продолжает существовать, населенная сильными, работящими и преданными ему людьми.
Сплетники из свиты императора уже чувствуют в воздухе запах свадьбы.
– Помяните мое слово, – наконец осмеливается сказать кто-то из них, – что на этот раз император предложит в супруги своей овдовевшей кузине, которая не соглашается ни на какую другую партию, самого себя!
Но это предположение не имеет под собой никакой почвы: после смерти своей супруги император заявил, что никогда больше не женится.
И тем не менее на всякий случай, если император вдруг решил отказаться от своего прежнего намерения или питает нежные чувства к кузине, остальная свита держится на почтительном расстоянии и изнывает от скуки, от зноя и назойливых мух.
– Слишком жарко, – говорят те, кто разбираются в погоде, – как бы не было грозы.
Хасан уверен, что штиль скоро кончится. Его галиот, укрытый в бухте, готов в любую минуту сняться с якоря, чтобы опередить императорский флот в походе на Алжир, если Карл Габсбургский все-таки решится на осаду, несмотря на то что генералы и союзники продолжают его отговаривать.
Если их час пробил, если и для них штиль скоро закончится, Хасан спокоен и уверен в себе. Он знает, что Алжир хорошо укреплен, имеет достаточное количество боеприпасов и продовольствия, что Совет бдителен и что все жители города знают свои обязанности на случай осады.
– Едем! – говорит Хасан Руму-Заде, когда тот возвращается из Алгеро вместе с жителями острова, которые принесли дань своему господину, – ты расскажешь мне по дороге, как вооружены их корабли. Мы должны отплыть, пока не начался шторм.
Осман уже на борту, и сердце его разрывается от разочарования и тоски, так как он ожидал чего-то неопределенного, но приятного, а ничего не произошло – разве что опять будет война, или на обратном пути они попадут в шторм.
– А мое послание ты получил?
Неизвестно, по какой причине, послание Рума-Заде так и не попало по назначению. Едва услышав новость, которую он уже несколько дней ждал и на которую надеялся, Хасан приказывает вновь спустить на воду лодку, только что поднятую на борт.
– Куда ты? Где собираешься искать ее? – говорит ему Осман Якуб, весь дрожа и почти шепотом, потому что, с одной стороны, он боится, что Хасана могут схватить люди императора, а с другой – он всегда верил в чудеса и теперь ждет чуда.
Поэтому он только кричит ему вслед, чтобы Хасан переоделся, ведь его восточные наряды сразу бросаются в глаза.
Хасан уже так и сделал. Он на веслах вместе с рыбаками, одевшись в лохмотья одного из них. Рум-Заде рядом с ним.
«Хоть бы из чащи выскочил какой-нибудь зверь, – думает Анна де Браес, – и отвлек охотников».
Прошло уже несколько часов. В полдень они сделали привал. Император принял представителей местной знати и нескольких испанцев, пообещал парочку орденов и другие пустяки, проявляя при этом необычное дружелюбие и любезность. Он настоял на том, чтобы Анна как следует отдохнула и поднес ей в подарок прекрасную золотую цепь с сердоликовым ониксом, которую носил сам.
Тем временем Анна, как и в предыдущие дни, продолжает собирать сведения о местности, так что теперь неплохо ориентируется в этих краях. Но когда она задает себе вопрос: «А как я поступлю, когда окажусь вблизи острова?», то, чтобы не отвечать на него, продолжает беседовать с мужчинами на такие излюбленные мужские темы, как лошади, упряжки, фураж, повергая их в глубокое изумление своей осведомленностью.
Но вот наконец, когда день уже начинает клониться к вечеру и всеми овладевает скука, собаки и егеря вспугивают двух мощных и красивых зверей. Охотники бросаются в погоню.
– Вы держитесь подальше, – говорит император своей кузине. – Разъяренные кабаны очень опасны. Держитесь подальше, я вас прошу.
И любезно поклонившись ей, пришпоривает лошадь. Анна медленно отъезжает в сторону и, как бы вняв просьбе императора, отправляется на поиски безопасного места. Но как только между ней и охотниками появляется узкая полоска густых зарослей, она, ориентируясь по солнцу и вершинам холмов, пускает лошадь бешеным галопом. Ее поджарый скакун действительно очень быстр и, едва выбравшись на тропинку, стремительно мчится по ней, не нуждаясь в шпорах и понуканиях.
Тогда-то Анна и решает, что не вернется назад, что бы ни случилось. Добравшись до берега уже почти в темноте, она видит прямо перед собой остров, о котором столько мечтала, но не замечает на нем никакого замка и никакого сигнала. Единственное, что она видит с абсолютной ясностью, – что остров очень далеко. И почти так же далеко утес, который выступает из воды между островом и сушей.
Анна сходит со своего резвого скакуна и говорит: «Уходи, я обратно не вернусь. Скачи куда хочешь».
Но уставший и смирный конь вовсе не торопится убежать, а принимается спокойно пощипывать травку.
С моря дует не легкий бриз, а сильный и холодный ветер. Но Анна и этого не замечает, когда, сняв с себя одежду, входит в воду и плывет.
«Я хорошо плаваю, – думает Анна, вспоминая, как давным-давно отец брал ее с собой на каналы. – В детстве я плавала в реке, а в море плыть намного легче, – успокаивает она себя, чувствуя, что морская вода хорошо ее держит, – я обязательно доплыву до этого утеса».
Анна смотрит на далекий утес, возвышающийся над бескрайней гладью воды, в которой обитают тысячи рыб, а рыб она всегда боялась.
«Я не должна думать о том, что стану делать, когда доплыву до утеса. Неужели, – спрашивает она себя, когда начинает ощущать усталость, – нельзя было найти более простой способ вернуться в Алжир, чем бросаться ночью в море?»
Все то время, пока они плыли в море, и потом, когда высадились на берег и прочесывали его, блуждая, словно грешные души в чистилище, обреченные на вечные скитания, Рум-заде был убежден, что безумно пытаться найти здесь Анну де Браес.
– Это невозможно, – говорит он Хасану. – Охотники давным-давно вернулись в город, если Анна де Браес вообще была среди них. А на погоню у нас нет ни времени, ни лошадей.
Вполне возможно, что завтра Карл Габсбургский вновь выйдет в море, и Рум-заде больше не сомневается в том, что, собрав такую мощную флотилию у берегов Майорки, император сумеет настоять на осаде Алжира. Он потратил слишком много золота и усилий, чтобы теперь отступать, уже не говоря о том, что ему самому очень нравится эта затея.
Когда Рум-заде, как ему кажется, окончательно убедил друга, за все это время не проронившего ни слова, из-за куста появляется лошадь в богатой сбруе.
«Ну все, – бормочет Рум-заде, – теперь он вскочит в седло и умчится в город один».
Но Хасан возвращается в лодку и, дав команду отчаливать, пристально смотрит на воду, которая становится все более темной.
Они мечутся взад и вперед, так что след от их лодки напоминает маленьких резвых змеек, пока на воде
