не остается лишь узкая полоска света и усталые гребцы, чтобы перевести дух, бросают весла как раз неподалеку от утеса, напоминающего панцирь черепахи.
Нельзя оставаться в море после захода солнца. Очень скоро темнота станет непроглядной, но рыбаки не проявляют ни малейшего страха или нетерпения. Часовые на башне, которых отвлекли приезд императора и охота, менее пристально, чем обычно, наблюдают за ночным морем и не видят лодку, плывущую к тому же без огней.
«Как мы будем возвращаться в темноте? – думает Рум-заде, непривычный к морю. – Куда нас может занести?»
Однако рыбаки успокаивают его: если кто-то остается ночью в море, другие рыбаки специально разжигают на своем острове костры, служащие ориентирами.
На самом деле свет виден только на сардском берегу. Эти светящиеся точки – зубцы сторожевых башен, и их вполне достаточно, чтобы указывать нужное направление или по крайней мере то, которого следует избегать. К тому же скоро на помощь морякам придут звезды на небесной карте.
– Вернись назад! Что ты делаешь?
Руму-Заде не удается удержать Хасана: он внезапно бросается в воду. И тогда Рума-Заде охватывает самое настоящее отчаяние, потому что вода для него едва ли не единственный враг, перед которым он бессилен и которого боится. Рум-заде молча застывает, стараясь даже не дышать, чтобы слышать всплески воды вокруг уплывающего товарища.
В смятенном сознании Рума-Заде мысли мчатся бешеным галопом: «Это невозможно. Это просто невозможно. Этого не может быть. Ночь и море – это бесконечность с бесконечным множеством таинственных маршрутов».
Но потом разум говорит ему другое: он должен надеяться. В жизни необычно и загадочно все – и маршруты, которые мы выбираем, и события, которые происходят, плохие или хорошие – любые. В хаосе, в котором, как мы надеемся, есть столь желанный нами порядок, на самом деле все происходит случайно, непредсказуемо. Имеют, конечно, значение и наши поступки, но лишь отчасти. Разве не бывает так: человек проходит мимо скалы, а в этот момент с нее срывается тяжелый камень и пробивает ему голову? Или на пустынном горном пастбище молния поражает одинокого пастуха, или гигантская морская волна топит самый лучший корабль? Разве не случайность, что императорский флот изменил свой маршрут и встал на рейд в этой бухте, где вовсе не должен был останавливаться? И пусть в результате самых невероятных случайностей происходит столько несчастий, которые кажутся нелепыми, неправдоподобными и совершенно невозможными с точки зрения логики и здравого смысла, но ведь колесо фортуны вертится и в обратном направлении. А иначе разве пришло бы людям в голову называть фортуну богиней? Нет, они считали бы ее злобным и коварным чудовищем.
Мысли Рума-заде в поисках твердой опоры блуждают в лабиринтах отвлеченных рассуждений, а его руки, словно тиски, сжимают весла.
И когда тревога становится невыносимой и готова уже разорвать сердце Рума-Заде, чтобы вырваться наружу, он слышит голос:
– Где вы?
По всплескам воды он понимает, что его друг возвращается и что он нашел Анну де Браес.
– Лодка здесь, плыви сюда!
Рыбаки предупреждают его, чтобы он больше не кричал, потому что ночью звук голоса на воде разносится очень далеко.
С острова раздается наконец сигнал, а на берег обрушивается поток светлячков, спускающихся с холма до самой кромки воды. Поэтому, как только Хасан поднимается на борт лодки со своей драгоценной ношей, Рум-заде и другие гребцы налегают на весла с удвоенной силой, которую придает им сознание свершившегося чуда.
Должно быть, во время охоты заметили исчезновение кузины императора. И теперь ее ищут в лесных чащах и зарослях. Вся местность, от сторожевых башен на море до сторожевых башен на вершинах гор, включая и берег, превращается в сумятицу огней и выстрелов, будто началась новая охота. Люди на лодке знают: их спасут темнота и ветер, который, все усиливаясь, делает невозможными поиски на воде.
Хасан не замечает ни огней, ни выстрелов, ни поднявшегося ветра, ни собственной усталости. Он лежит рядом с Анной, крепко прижимая ее к себе, и, целуя ее лицо, чувствует, что в ледяном теле теплится жизнь.
Подгоняемый попутным ветром, торопясь как можно быстрее проскочить наиболее опасные отрезки пути, прежде чем море завьется крутыми барашками волн, галиот на всех парусах летит в Алжир, обходя стороной императорский флот, все еще спящий на рейде в ожидании, когда команда вновь поднимется на борт.
Император уже вернулся на свою адмиральскую галеру, но не может уснуть. Что же случилось с его милой кузиной? И как сможет он объяснить исчезновение Анны де Браес маркизу де Комаресу, когда вновь встретится с ним на Майорке? Маркиз отправился туда заранее, чтобы сэкономить время и подготовить сбор всех морских и сухопутных сил для нападения на Алжир.
Осман Якуб тоже не может уснуть, только от счастья, которое переполняет его сердце и приятно щекочет нервы. На палубе царит торжественная и праздничная тишина. Все молчат, испытывая радостное благоговение. Слышно только, как плещутся волны о борт корабля.
Анна и Хасан так и заснули в объятиях друг друга. А с пробуждением безмерна их нежность.
– Почему-то всякий раз, когда ты меня спасаешь, я оказываюсь насквозь мокрая, – шепчет ему на ухо Анна, вспомнив, как он спас ее, когда вырвавшиеся на свободу гепарды натворили столько бед, а виновный должен был понести суровое наказание. – На этот раз я тоже заслуживаю наказания господина Алжира?
Но ага Алжира не произносит никаких обвинительных слов, закрывая ей рот поцелуем.
– Это будет ужасная осада, – говорит Рум-заде, обращаясь к Осману. Они сидят на палубе и размачивают галеты в бульоне, которым лечатся от морской болезни. – Против нас с Майорки приплывут тысяча пятьдесят кораблей с тридцатью тысячами солдат.
Но Осман Якуб отвечает ему спокойно:
– Молчи. Сделаем вид, будто мы ничего не знаем ни о кораблях, ни о солдатах, ни о грядущих жертвах. Прошу тебя! Сейчас я хочу насладиться счастьем, которое так редко бывает полным.
XXVIII
– Их не тысяча пятьдесят, их намного меньше, – говорит Осман Якуб Руму- Заде, глядя на залив со смотровой башни алжирского дворца. – Ты еще в школе был не в ладах с арифметикой и теперь ошибся.
– Их не тысяча пятьдесят, но за ними не видно моря.
И все же люди на молу наблюдают без всякого страха за появлением этих плавучих деревянных крепостей под стенами Алжира.
То были дни непрерывной работы. Теперь город готов к осаде, закрытый со всех сторон, словно гигантской скорлупой, и обеспеченный запасами на все случаи жизни.
Чтобы увеличить количество кораблей, пришлось срубить деревья в садах, считавшихся гордостью жителей Алжира.
– На будущий год корни дадут новые побеги, – сказал ага, обращаясь к своему народу, – но если армия императора вступит в город, придет конец всему, не только деревьям в наших садах.
Ни одна семья даже не попыталась уйти, когда на горизонте показались первые корабли. Каждый мечтает спастись, но только вместе с городом.
– Удивительно, – говорит в Совете взволнованный Ахмед Фузули, – но опасность привлекает к нам новых союзников. В эти дни на помощь Алжиру пришли берберы, арабы-кочевники и мавры из новых земель, примыкающих к пустыне.
Ощущение такое, будто вернулись дни, когда все ждали, что после взятия Туниса император пойдет на Алжир. Повседневные дела были отложены, общей заботой стала подготовка к обороне.
Казалось бы, на этот раз страх должен быть сильнее, ведь нападающие подошли так близко, что видны даже складки на их одежде, детали скульптурных украшений на бортах кораблей, свирепые или, напротив, ангельски безмятежные лица деревянных скульптур на форштевнях, слышен грохот якорей, опускающихся
