окрашивает приносимый ветром красный песок.
40
Определение «boni» (мужи чести) принадлежит Цицерону. Этим словом он в письмах называл слой граждан, которые в противостоянии обоих претендентов на диктаторскую власть видели угрозу свободе и лишние страдания для Рима. Выбор между тем и другим он приравнивал к выбору между Сциллой и Харибдой.
41
Это был тот самый Курион, который в годы первого консульства Цезаря играл роль вожака оппозиционно настроенной молодежи и скомпрометировал себя в деле Веттия. С тех пор Курион стал убежденным цезаристом — если только, как предполагает ряд историков, он не был им всегда. В этом случае придется признать, что в 59 г. он по приказу консула выполнял функции агента-провокатора.
42
Разные историки вину за развязывание гражданской войны возлагают, в зависимости от своих симпатий, то на Цезаря, выставляя его монстром лицемерия, сумевшим обвести вокруг пальца партию консерваторов, то на Помпея, возомнившего себя обязанным пресечь революционную угрозу, исходившую от Цезаря. Последний в этой трактовке предстает невинной жертвой, вынужденной защищаться. Однако некоторые действия, предпринятые «невинной жертвой» в месяцы, предшествовавшие гражданской войне, позволяют утверждать, что Цезарь прекрасно знал, что делает, и дальнейшие события отнюдь не застали его врасплох. Что касается партии консерваторов, то и она стремилась к вооруженному конфликту, полагая, что выход из сложившейся ситуации может быть найден лишь ценой ликвидации одного из соперников. Поэтому ответственность за развязывание войны несут многие римские деятели. Одни лишь «boni» — мужи чести, не желавшие вмешиваться в конфликт, действительно остались непричастны к зарождению катастрофы.
43
Достаточно перечитать переписку Цицерона периода гражданской войны, чтобы убедиться в этом. Совершенно не разбираясь в тонкостях военного искусства, Цицерон беспощадно критикует каждый шаг, предпринятый Помпеем. Эти письма дают ясное представление о том, в какой обстановке несчастному императору приходилось готовиться к войне с Цезарем. Не удивительно, что в конце концов он предпочел покинуть пределы Италии, лишь бы освободиться от безграмотного руководства штатских.
44
Цицерон в это время находился в Италии, страшно напуганный всем происходящим. Он до ужаса боялся слишком скомпрометировать себя союзом с Помпеем и больше вредил ему, чем помогал. Он даже согласился на тайную встречу с Цезарем, однако Гай Юлий отказался предоставить ему высокие посты, на которые он рассчитывал. Честолюбивый консуляр снова примкнул к Великому, которого сопровождал в Греции. Все это не мешало ему беспрестанно критиковать все, что делалось в лагере Помпея. Когда кто-то упрекнул его в том, что он присоединился к Помпею слишком поздно, Цицерон как ни в чем не бывало ответил: «Как же ты, дорогой мой, говоришь, что я приехал слишком поздно? Посмотри сам, здесь еще ничего не готово!» (Изложение событий противоречит фактам, известным из переписки Цицерона. — Прим. науч. ред.)
45
Историки теряются в догадках, стремясь разобраться в мотивах поведения Брута летом 48 г., особенно во время и после битвы при Фарсале. Однако никто пока не пытался связать его переход к Цезарю с вдовством Порции. Мы же убеждены, что желание жениться на горячо любимой кузине наверняка сыграло свою роль в его решении.
46
Известен случай, когда в великую республиканскую эпоху молодой магистрат понес суровое наказание за то, что встал перед своим старым отцом, забыв, что, сидя в этом кресле, олицетворяет Рим, а потому не должен выказывать почтения ни перед кем.
47
Ни один античный историк ни словом не упоминает о том, как вел себя Брут во время битв при Диррахии и Фарсале. В конце XIX в. Гастон Буассье пришел к выводу, что Брут, очевидно, «действовал, как подобает благородному человеку». Мы думаем, что это соответствует действительности. Если бы это было не так, легко вообразить, какой вой подняла бы антиреспубликанская пропаганда, узнав о позорном бегстве с поля боя вражеского полководца. Кроме того, отвага, проявленная Брутом в двух сражениях при Филиппах, семь лет спустя, ни в коем случае не позволяет считать его трусом.
48
По сведениям из разных источников, это произошло либо в конце июня, либо в начале июля. Согласно одним источникам, Цезарь с самого начала не терял инициативы и, к великому изумлению Помпея, неожиданно снял осаду. Согласно другим, Помпей воспользовался замешательством в стане противника, прорвал кольцо блокады и увел свои войска из Диррахия. Как бы там ни было, театр военных действий переместился в Фессалию.
49
Отдавая такой приказ, Цезарь руководствовался еще одним, более жестоким мотивом. С умерших патрициев в Риме всегда снимали посмертную маску, которую родственники обязательно доставали во время важных семейных торжеств. Очевидно, что с изуродованного лица такую маску снять нельзя. Лишая свои жертвы этой чести, Цезарь как бы разрывал их связи с родом и семейным культом. Именно по этой причине каждый высокорожденный римлянин в минуту опасности старался в первую очередь спрятать лицо — так же в свое время поступит и сам Цезарь.
50
Это не помешало Плутарху утверждать, что именно Брут сообщил Цезарю о намерении Помпея укрыться в Египте. Но даже с учетом неослабевавшей ненависти Брута к Помпею это предположение выглядит абсурдно. Во-первых, сам Плутарх указывает, что разговор происходил без свидетелей. Откуда же в этом случае стало известно, о чем он шел? Во-вторых, удирая из Фарсала, Помпей и сам еще не знал, куда направит свои стопы. Совершенно убежденный в своем превосходстве, он, скорее всего, не готовил для себя никаких путей отступления. Но даже если он предусмотрел такую возможность, он не стал бы делиться своими соображениями с Брутом, который отнюдь не входил в число близких ему лиц. Наконец, окончательное решение плыть в Египет, обернувшееся катастрофой, было им принято буквально в
