истину, чтобы выжить.
— Ты миришься с тем, что они сделали?!
— Это уже сделано.
— Но мы можем вернуть все на свои места.
Марк внезапно понял.
— Соньер наверняка это читал.
— И никому не сказал.
— Верно. Потому что понял тщетность истины.
— Он никому не сказал, потому что тогда он лишился бы своего клада. У него не было чести. Он был вором.
— Может быть. Но эта информация явно повлияла на него. Он оставил много ключей в своей церкви. Он был образованным человеком и читал по-латыни. Если он это обнаружил, в чем я уверен, он смог это прочитать. Тем не менее он вернул книгу на место и запер калитку, уходя.
Марк уставился на урну. Это действительно останки Иисуса? Его охватила печаль, когда он осознал, что от его отца тоже остались только кости.
Он перевел взгляд на де Рокфора и спросил о том, что действительно хотел знать:
— Ты убил моего отца?
Малоун увидел, что Стефани ринулась к лестнице, сжимая в руке пистолет, отобранный у одного из тамплиеров.
— Куда это ты собираешься?
— Там мой сын.
Он понял, что она должна идти, но одну он ее не отпустит.
— Я пойду с тобой.
— Я предпочитаю сделать это сама.
— Мне наплевать, что ты там предпочитаешь. Я иду с тобой.
— Я тоже, — поддержала Кассиопия.
Хенрик схватил ее за руку:
— Нет. Пусть они сделают это сами. Это их личное дело.
— Личное? — возмутилась Кассиопия. — Там, внизу, человек, который убивает без колебаний и сожалений.
Капеллан выступил вперед:
— Сенешаль и магистр должны вступить в схватку. Его мать была вовлечена не случайно. Отпустите ее. Она должна быть внизу, с ними.
Стефани спустилась по лестнице, Малоун следил, как она осторожно спрыгнула, избегая ямы. Малоун последовал за ней, держа в одной руке фонарь, в другой — пистолет.
— Куда идти? — прошептала Стефани.
Он сделал ей знак молчать. Прислушался, и до него донеслись голоса. Слева, из того помещения, которое обнаружили он и Кассиопия.
— Туда, — произнес он одними губами.
Он знал, что по пути не будет ловушек до входа в сокровищницу. Тем не менее они продвигались очень осторожно.
— Я спросил, это ты убил моего отца? — требовательно повторил Марк.
— Твой отец был слабой душой.
— Это не ответ.
— Я был там в ночь, когда он покончил с собой. Я шел за ним до моста. Мы поговорили.
Марк внимательно слушал.
— Он был разочарован. Зол. Он расшифровал криптограмму, ту, которая записана в его дневнике, и она ему ничего не сказала. Твоему отцу просто не хватило мужества перенести это.
— Ты ничего не знаешь о моем отце.
— Наоборот. Я годами наблюдал за ним. Он двигался от задачи к задаче и не мог решить ни одну. Это принесло ему проблемы — и личные, и профессиональные.
— Несомненно, он нашел достаточно, чтобы привести нас сюда.
— Нет. Это нашли остальные.
— И ты не попытался остановить его, не дать ему покончить с собой?!
Де Рокфор пожал плечами:
— Зачем? Он хотел свести счеты с жизнью, и я не видел смысла мешать ему.
— И ты просто ушел и позволил ему умереть?
— Я не вмешиваюсь в то, что меня не касается.
— Ты сукин сын! — Марк сделал шаг вперед, не выпуская из рук книгу. Де Рокфор поднял револьвер. — Вперед. Стреляй!
Де Рокфор выглядел абсолютно равнодушным.
— Ты убил брата. Тебе известно наказание.
— Он погиб из-за тебя. Ты послал его.
— В этом весь ты. Для тебя — одни правила, для остальных — другие. Нажал на курок ты.
— Это была самозащита.
— Положи книгу.
— И что ты сделаешь с ней?
— То, что магистры делали в начале. Использую ее против Рима. Я всегда удивлялся, как ордену удалось так быстро возвыситься. И все благодаря этой книге и этим останкам. Римская церковь не могла допустить, чтобы мы обнародовали то, что нам было известно. Только представь, что думали средневековые папы, когда узнавали, что физическое воскрешение Христа — это миф. Разумеется, они не могли быть уверены. Это свидетельство могло быть таким же ложным, как и все остальные свидетельства. Тем не менее слова убедительны, а останки трудно игнорировать. Тогда существовали тысячи мощей. Каждую церковь украшали останки святых. Люди верили во все это. Нет причин думать, что на эти кости могли не обратить внимания. А в наших руках были величайшие останки из всех существовавших. Так что магистры использовали то, что знали, и это работало.
— А сегодня?
— Все наоборот. Слишком много людей, которые ни во что не верят. Современные умы волнуют многие вопросы, а в Евангелиях мало ответов. Свидетельство Симона — совсем другое дело. Оно расставит все по своим местам.
— Значит, ты собираешься стать современным Филиппом Четвертым?
Де Рокфор плюнул на пол.
— Вот что я о нем думаю. Он хотел заполучить это знание, чтобы контролировать Церковь — а следом за ним и его наследники. Но поплатился за жадность. Он и весь его род.
— Неужели ты хоть на минуту можешь подумать, что у тебя получится что-то контролировать?
— Я не хочу контролировать. Но хочу увидеть лица всех этих напыщенных прелатов, когда они попытаются опровергнуть свидетельство Симона-Петра. В конце концов, его останки покоятся в сердце Ватикана. На его могиле построили собор, и в его честь назвали базилику. Он их первый святой, первый Папа? Как они смогут опровергнуть его слова? Разве тебе не хочется на это посмотреть?
— Кто докажет, что это его слова?
— Кто доказал, что слова Матфея, Марка, Луки и Иоанна — их собственные слова?
— Попытка изменить все может оказаться не столь уж разумной.
— Ты так же слаб, как и твой отец. У тебя нет мужества для борьбы. Ты хочешь забыть об этом? Никому не говорить? Пусть орден прозябает в забвении, запятнанный клеветой жадного короля? Слабаки вроде тебя — вот из-за кого мы оказались в таком положении. Ты и твой магистр хорошо подходили друг другу. Он тоже был слабаком.
Марк услышал достаточно и без предупреждения, резко поднял фонарь, поставив его мощность на
