Глаза младшего клерка закрылись, и Анвину на секунду показалось, что он вполне может снова заснуть, но тот помотал головой и стащил с себя наушники.
— Беспрецедентно! — заявил он. — Ну что это такое, уже почти два часа пополудни! А они все присылают нам новые записи!
Он сел на постели и потер лицо обеими руками.
— Такое впечатление, что никто даже не собирается просыпаться! Однако у подозреваемых отсутствуют какие бы то ни было модуляции, указывающие на виновность, а графики грешат слишком большим разбросом амплитуды, чтобы считать это самопроизвольными искажениями. А кроме того, имеется еще эта более мелкая группа, вся характеризующаяся одинаковой имиджевой совокупностью, — и это целая подгруппа с почти идентичными эйдетическими проявлениями, которая ко всему прочему являет собой ювенальный конструкт. — Он снял с пластинки адаптер и выключил фонограф.
— Что это такое? — спросил Анвин.
— Что вы имеете в виду?
— Это вот… почти идентичные эйдетические проявления, — с трудом сумел повторить Анвин.
— А-а. Это передвижной луна-парк. — Младший клерк хмыкнул и закатил глаза.
Из механизма, управляемого мисс Полсгрейв, вырвалась новая вспышка света, и они оба обернулись в ту сторону.
— Я сначала решил, что это ошибка, допущенная при перезаписи пластинки, — сказал младший клерк, переходя на шепот. — Но попробуйте сказать это ей!
Он снял с диска фонографа пластинку и сунул ее в конверт, потом надел тапочки, стоявшие возле кровати, встал, расправил одеяла на постели, обтянув ими боковины матраса, и взбил подушку.
— Ну вот, — сказал он. — Теперь это все ваше. Можете свободно рециркулировать мой рапорт, если вам удастся заполучить копию от этих циркачей. Вам скоро надоест все время слушать это: «Кое-что сделать, кое-куда поехать»… Ну что это за директива, она же ниже порога восприятия!
Младший клерк хлопнул Анвина по плечу и зашлепал прочь, в темноту. Минуту спустя Анвин услышал, как открылась и закрылась дверь. Теперь он остался один среди спящих младших клерков.
Анвин присел на край кровати. Он должен был уже чувствовать усталость, но мысли неслись так быстро, как недавно его несли ноги. Младший клерк повторил те фразы, что произнесли таксист и его пассажиры, — это явно были кодовые слова, принятые для опознания своих. Они пребывали все в том же странном сне — но с какой целью Хоффман его навел? Остается лишь надеяться, что Мур сумел чего-то добиться в своем расследовании.
Анвин повернулся в сторону центральной секции помещения архива и увидел, что мисс Полсгрейв уже сидит в своем розовом кресле. На ней было платье бледно-лилового цвета, а волосы ниспадали светло- каштановыми локонами. С этого расстояния ее глаза казались темными впадинами. Кажется, она наблюдала за ним.
Анвин встал и заговорил, оставаясь на расстоянии от нее:
— Мисс Полсгрейв, я…
Но она тут же приложила палец к губам.
Младшие клерки, спавшие поблизости, повернулись в своих постелях, некоторые что-то забормотали во сне. Один поправил наушники и сказал:
— Попробуй-ка поработать в таких условиях.
Мисс Полсгрейв начала накручивать ручку своего фонографа. Когда она с этим покончила, то опустила иглу на пластинку, и помещение архива вновь заполнил голос Клео Гринвуд, поющей под аккомпанемент аккордеона. Младшие клерки, потревоженные было Анвином, теперь совершенно успокоились. Анвин также чувствовал на себе воздействие этой музыки.
Он опустил портфель на пол, выключил свет и лег на кровать. Ему было вполне удобно, хотя кровать была маленькая. Он скинул ботинки, не беспокоясь о том, чтобы развязать шнурки, и забросил ноги на матрас. Подушка оказалась очень мягкой, а одеяло, когда он под него забрался, представилось ему самым прекрасным, самым теплым и мягким одеялом в мире. Должно быть, оно сделано из шелка, подумал он.
Он снял шляпу и бросил ее на пол, рядом с ботинками. Все эти вещи ему больше не понадобятся. Он навсегда останется здесь, где его никто не знает, и будет спать до конца своих дней, а когда умрет, его можно будет засунуть в один из этих выдвижных ящиков для папок, написать на ярлыке его фамилию и закрыть его там навеки. Сознание еще некоторое время болталось где-то на задворках сна, слова перемещались через границу между сном и бодрствованием, словно гонимые теплым ветром, оторванные от своего смысла. Он почти позволил этому ветру унести его, когда несколько этих слов вдруг ясно предстали перед его внутренним взором, словно напечатанные крупным шрифтом, и он проснулся, разбудив самого себя громким восклицанием:
— Газеты и голуби! — Именно это он произнес и уже понял, что забыл нечто очень важное.
Борясь с воздействием гипнотического голоса мисс Гринвуд, он свесился через край кровати и расстегнул замок своего портфеля, нашел пластинку, взятую из кабинета Ламека, и вытащил из конверта. Установил ее на диск электрического фонографа, стоявшего возле постели, повозился с ручками аппарата и запустил его. Потом нащупал наушники и водрузил их себе на голову.
Голос мисс Гринвуд постепенно смолк, а с ним и звучание аккордеона. Он услышал знакомые статические разряды, шорохи, то усиливающееся, то затихающее потрескивание и постукивание. Это был, несомненно, какой-то тайный язык, но Анвин ничего не понимал. Потом он перестал слушать звуки и вместо этого попытался увидеть их. Статические разряды имели некую форму, размеры; их уровень то поднимался подобно водопаду, несущемуся вопреки всему вверх, то замирал. За этим следовали новые взлеты, преодоление новых стен, и в одной из них Анвин увидел окно, а за ним — дверь, а вдоль двух других стен стояли сплошные ряды книг с синими и коричневыми корешками. Статические разряды рассыпались по полу и превратились в ковер, создали тени стульев, а потом и сами стулья.
Потрескивающий и постукивающий звук оказался стуком капель дождя, бьющих в окно. Шорохами было шуршание секретных устройств, упрятанных в стол, на котором стояли лампа под зеленым абажуром и пишущая машинка. За столом сидел мужчина, он закрыл глаза и дышал очень медленно.
— Привет, мистер Анвин, — произнес Эдуард Ламек.
— Здравствуйте, сэр, — ответил Анвин, но Ламек предостерегающе поднял руку.
— Не беспокойтесь, ничего говорить не нужно, — предупредил он. — Я вас все равно не слышу. И, коль на то пошло, даже не могу с уверенностью считать, что разговариваю именно с вами, мистер Анвин. Записывая данную беседу, я всего лишь готовлюсь к любым возможным осложнениям. Надеюсь, что буду иметь возможность передать этот файл вам в руки. Если же нет или если он вместо этого попадет в руки наших врагов, тогда… — Ламек наморщил свой объемистый лоб. — Тогда, я полагаю, они получат возможность понять мои намерения, и ни одно из них уже не будет иметь никакого значения.
Ламек открыл глаза. Как же они отличались от тех, что Анвин видел вчера утром! Эти были водянисто-голубые и очень живые. Но его они не видели.
Ламек поднялся со стула, и в его руке появилась шляпа. Когда он надел ее, ему на плечи упал плащ в тон шляпе.
— Не уверен, что мне удалось хоть что-то вам объяснить, — сказал он. — Но поскольку вы видите все это, то, вероятно, вы получили мои инструкции и отнесли этот файл в третье архивное отделение. И таким образом многое можете узнать и понять. Здесь время течет по-другому, и это может стать препятствием для непосвященного, однако нам это только на пользу. По дороге я расскажу, что еще вам следует знать, пока не доберемся до нужного места. Мне нужно выполнить несколько поручений, прежде чем я отправлюсь на назначенную мне встречу.
Он пошел к двери, и Анвин отпрыгнул в сторону, чтобы избежать столкновения.
— На тот случай, если вы сомневаетесь, — продолжал Ламек, — сообщаю, что почти всегда начинаю любое дело с собственного кабинета. Мы, супервайзеры, лучше всего работаем, когда придерживаемся определенного порядка действий. Некоторые в качестве исходного пункта выбирают дом своего детства, другие предпочитают лес. Одна женщина-супервайзер использует для этого станцию подземки со множеством пересекающихся путей. Я хорошо знаю свой кабинет, так что относительно легко могу его реконструировать. Вообще-то все это лишь отдельные детали и подробности, сами по себе ничего не значащие. Если вы сидите, предлагаю вам теперь встать.
