работы, — начал разъяснять Ламек, — в первый раз происходит такое, чтобы не имеющий должных полномочий оператор узнал правду о том, чем занимаемся мы, супервайзеры. Если вы и на самом деле видите все это, мистер Анвин, тогда вы один из двоих подобных счастливцев. Полагаю, вы легко догадаетесь, кто второй.
При упоминании фамилии Анвина женщина в клетчатом пальто сощурила глаза и оглянулась вокруг. Не увидев никого другого, она продолжала идти за ними, но теперь отстав на большее расстояние. Стало быть, дочь Клеопатры Гринвуд знает, как его зовут. Интересно, а знала она, кто он такой, когда уронила зонтик на Центральном вокзале? Каким-то образом ей удалось наняться на работу младшим клерком и затем получить повышение и занять стол Анвина. Но она явно обладала такими талантами и способностями, что сумела внедриться даже в сон опытного супервайзера. Клео, конечно, могла волноваться насчет благополучия своей дочери, однако, по мнению Анвина, та вполне могла и сама о себе позаботиться.
— Неделю назад, — заметил Ламек, — кто-то украл у меня экземпляр «Руководства по расследованию преступлений» и передал детективу Сайварту. Он, конечно, читал эту книгу и раньше, знал ее содержание от корки до корки. Но в этом издании имеется нечто иное. В него включена восемнадцатая глава, детально описывающая технику под названием «онейрическое исследование». Сайварт пришел в ярость. Почему все эти годы от него скрывали данный метод работы? Почему никто ему ничего про это не говорил? Почему я ему об этом не сказал? Именно этот вопрос он задал мне, когда в то утро вломился в мой кабинет.
И мне нужно было что-то ему сказать. И я сказал ему правду о том, что главный контролер счел онейрическое исследование слишком опасным, чтобы включать его во все последующие издания, не считая самого первого. Эту тайну можно доверить только супервайзерам. Детективы, хотя и пользуются плодами этого метода работы, должны оставаться в неведении, если угодно. А Сайварту не нравилось пребывать в неведении. И он заявил мне, что все равно выиграет эту войну.
— Какую войну? — спросил я его.
— Войну против Еноха Хоффмана, — ответил он. — Он полагал, что если сумеет проникнуть со взломом в спящее сознание своего врага, то каким-то образом узнает все его секреты. Словно забыл, что Хоффман много лет прятался и что благодаря нашим усилиям он не может как следует развернуться. Словно забыл, что никто из лучших наших супервайзеров никогда не рискнет даже на полминуты забраться в сознание этого человека. Сайварт считал, что счеты между ними пока еще не сведены.
Я не сумел его остановить, поэтому помог ему нарушить кое-какие правила. Во-первых, я сообщил ему, кто является его клерком. Вы за все эти годы заслужили у него огромное уважение, мистер Анвин, и он решил, что именно вы сможете ему помочь. Он заявил, что вы знаете о нем такое, чего не знает больше никто, — подробности из его рапортов, не попавших в файлы, потому что они не имели прямого отношения к данному делу. Детали, всегда опускаемые вами, но имеющие теперь большое значение. Он, естественно, не сказал мне, какие именно детали и подробности.
Во-вторых, я уведомил мисс Полсгрейв, что мне понадобится новая запись и что я не хочу, чтобы ее зарегистрировали в каталоге третьего архивного отделения. И попросил ее прислать мне эту пластинку напрямую, чтобы я мог передать ее вам. Надеюсь, этого было достаточно.
Здешний парк развлечений имел сходство с луна-парком «Дальше некуда» мистера Калигари — строения здесь тоже имели форму огромных голов разных животных, полосатые палатки и шатры были украшены флажками, повсюду рядами стояли игорные заведения. Этот парк развлечений, однако, на первый взгляд был в полном рабочем порядке: ни залитых водой проходов, ни сломанных аттракционов, ни развалившихся павильонов. Его территория словно пребывала в нереальном, бесплотном состоянии; изо всех уголков как бы истекало бледное свечение, весь парк, казалось, раздувался и содрогался, будто колеблемый ветром, но Анвин не ощущал ни малейшего его дуновения на своей погруженной в сон коже. Музыка доносилась одновременно со всех сторон, а облака над головой выглядели как во второсортном фильме про призраков.
Ламек теперь шел более медленно, осторожно делая каждый шаг.
— Это место вовсе не является тем, что вы о нем думаете, — сказал он. — По крайней мере не совсем тем. Мы оказались не в силах точно определить местоположение сознания Хоффмана, так что каждое из этих строений обозначает всего лишь его возможное место. Где бы он ни появлялся, он повсюду оставляет эхо самого себя, чтобы сбить нас со следа. Люди, представленные здесь, могут быть среди остатков парка Калигари. Или, что еще хуже, это самые обычные людишки, не знающие, что до них дотянулась рука мага и волшебника. В последние недели, особенно после исчезновения Сайварта, эта территория очень здорово расширилась.
Они приближались к площадке, видимо, являвшейся центром парка. Тележки ближайшей огромной карусели скрипели и визжали несмазанными, медленно вращающимися колесами. Ламек остановился и повернулся, обозревая окрестности. Женщина в клетчатом пальто укрылась за углом будки билетной кассы, но не выпускала супервайзера из виду.
— Мне неприятно об этом говорить, но внешний вид этого заведения отнюдь не мой выбор, — заметил Ламек. — Хоффман обладает такой мощью, что способен создавать свое собственное подобие даже в сознании других людей. Поверьте, это черт знает какое неудобство. А мне к тому же совершенно наплевать на любую музыку.
Ощущение теплой постели, оставшейся в третьем архивном отделении, исчезло, Анвин его более не ощущал — сейчас для него реальным был только этот холодный свет, исходящий от парка развлечений. Свет и дождь, продолжавший стучать по его зонтику и заливавший ему ботинки. Носки опять промокли. Они у него всегда промокали, даже во сне.
— Вот, пришли, — сказал Ламек.
Анвин взглянул в ту сторону, куда смотрел супервайзер — на приземистое здание с широкими ступенями, ведущими на продуваемую ветрами галерею. Внутри оно представляло собой копию всего луна- парка, как бы отражая его фрагменты в своих бесконечных на вид коридорах. Это был павильон кривых зеркал. Отражение Ламека повторялось в них десятки раз, в искаженном или раздробленном виде: нога здесь, брюхо где-то еще. Отражений Анвина в зеркалах не было, но он на секунду уловил еще чью-то фигуру, двигавшуюся по коридору: шляпа, серый плащ, оранжевый огонек сигары.
Ламек быстро зашагал в сторону здания, чуть задыхаясь, и Анвин двинулся следом. К тому времени, когда они добрались до здания, неизвестный в сером плаще исчез, пропало и его отражение. Ламек поставил ногу на нижнюю ступеньку и оперся о колено. И они замерли в ожидании.
— Хоффман, видимо, перехватил его, едва он здесь появился, — заметил Ламек. — И теперь все, что ему нужно, — это оставаться во сне, чтобы держать пленника при себе. Но на самом деле все гораздо хуже, гораздо хуже. Чем дольше Сайварт остается в этой ловушке, тем меньше он контролирует свое сознание. Хоффман в конце концов узнает все, что ему известно, и выкрадет его личность вместе с мыслями. И в итоге Сайварт превратится в ничто, в растение. Или в безмозглую марионетку, полностью подчиняющуюся воле этого иллюзиониста.
Тут снова появился Сайварт. Вернее, множество его отражений, все микроскопические — он, видимо, находился где-то в глубине павильона кривых зеркал, и то, что они видели, было умножением его отражений. Он, кажется, тоже их видел, потому что пригнулся и сдвинул шляпу на затылок.
— Трэвис! — позвал его Ламек. — Вы меня слышите?
Маленькие Сайварты стояли прямо и неподвижно, потом вынули сигары изо ртов. Анвину показалось, что он видит, как движутся их губы, но он ничего не слышал, за исключением шума дождя и поскрипывания огромной карусели. Они с Ламеком наклонились вперед, прислушиваясь. Тут в отражениях что-то изменилось, и у Анвина все поплыло перед глазами. Он закрыл глаза, потом открыл, пытаясь проморгаться, но дело было не в них.
Отражение парка развлечений двигалось, бледнея и пропадая в некоторых местах, но становясь ярче в других. Некоторые его детали уходили куда-то вдаль, в то время как другие придвигались ближе, увеличиваясь в размерах.
Анвин больше не слышал стука дождевых капель по зонтику. Его вобрал в себя павильон кривых зеркал. Ламек в полном замешательстве закрутился на месте и отступил спиной вперед в прозрачную стену.
— Что такое? — воскликнул он, а затем, словно разговаривая по телефону при пропадающей связи, крикнул: — Алло?
