Ламек отворил дверь. Вместо коридора тридцать шестого этажа с его желтыми светильниками и бронзовыми именными табличками на дверях Анвин увидел перед собой извивающийся переулок, темный и залитый дождем. Они вышли наружу, и дверь за ними затворилась. Анвин вспомнил про свою шляпу и обнаружил, что она у него на голове. Он также вспомнил и про свой зонтик, и тот тоже оказался у него в руке, уже раскрытый. Но пока они шли сквозь лабиринт между высокими кирпичными стенами, он все время частью сознания ощущал тепло одеял на кровати и мягкость подушки.
— Все это лишь вторичные проявления, — пояснил Ламек. — К тому же произвольные. Но требуются годы практики, чтобы добиться такой степени яркости и четкости. Можете считать этот переулок организационно-схематической структурой. Такой, какую лично я считаю особенно полезной. Здесь имеется столько дверей, сколько мне нужно, и они вполне логически выполняют соединительную функцию. Некоторые супервайзеры работают быстрее меня, потому что не тратят время на подобные структуры. Но они просто забыли, что это такое — получать удовольствие от своей профессии, от проделанной работы. А это ведь приносит определенное удовлетворение, вам не кажется? Вот эта ночь, шум дождя вокруг нас, а? Мы невидимками движемся сквозь мрак, по узеньким улочкам и проулкам. Простите меня, мистер Анвин, если я слишком увлекаюсь деталями и подробностями. Многое в последнее время произошло слишком быстро, и я стараюсь разобраться с этим, пока мы с вами идем.
Из-за облаков показалась луна, и Ламек взглянул на нее, чуть улыбаясь. Когда она снова исчезла, он поплотнее запахнул плащ.
— Этот механизм мисс Полсгрейв в третьем архивном отделении — настоящее чудо: мы сообщаем ей, когда подходим к чему-то важному, к тому, что обязательно следует задокументировать, и она настраивает свою машину на правильную частоту. Она даже может сама проверить ее работу на вас и сопроводить от одного спящего сознания к другому, если это понадобится. По правде сказать, это одно из немногих преимуществ, какие мы имеем перед Хоффманом: способность записывать информацию на пластинки, анализировать, соотносить с уже имеющимися сведениями, сравнивать. Нам не всегда известно, что он планирует и замышляет, но мы можем выявить типичные хоффмановские методы работы в записях снов всего города, а потом действовать с целью предотвращения его следующего маневра. Данная запись, — продолжал он, — может оказаться особенно ценной и более чем просто опасной — боюсь, как для вас, так и для меня.
Они подошли к обшарпанной двери, скрытой в тени огромной кучи мусора; со старого дверного полотна свисали лоскутья облезшей краски. Ламек приблизился к ней и сказал:
— Ну вот мы и пришли.
Он открыл дверь, и в переулок вырвался сноп яркого света, позолотив мокрую кирпичную кладку стен и мостовой. Заглянув внутрь через плечо Ламека, Анвин увидел совершенно неправдоподобную картину: широкий пляж, за ним бесконечное море и солнце, очень яркое в самом зените неба. Он последовал за Ламеком на песчаный берег. С этой стороны дверь выглядела как вход в покосившуюся пляжную кабинку.
Здесь было ужасно жарко. Анвин снял шляпу и вытер лоб рукавом. Зонтик он держал раскрытым над головой, прикрываясь от солнца. Они направились прямо к воде.
На самом краю пляжа, куда чуть не доставали волны, лежала груда гладких черных камней. Пышнотелая женщина в синем купальнике с оборками сидела, прислонившись к ней, и смотрела на море. Когда она заметила приближающегося к ней Ламека, то повернулась и помахала ему рукой. На шее у нее болталось ожерелье из неказистых на вид жемчужин, а из-под белой купальной шапочки выбивались пряди седоватых волос.
— Эдуард! — прокричала она. — Когда же ты домой вернешься? Я все столовое серебро вычистила и отполировала, пока тебя дожидалась. Ты же прекрасно знаешь, как я устаю от такой чистки. Ты что, опять отключил свой телефон?
Анвин вспомнил о телефонном проводе, что лежал отключенный на столе в кабинете Ламека. Стало быть, супервайзер сам его отключил. Видимо, хотел обеспечить полную тишину, чтобы никто его не разбудил, пока идет запись.
Ламек снял шляпу, нагнулся к женщине и поцеловал ее в щеку.
— Придется нынче допоздна работать, — вздохнул он.
— А домой ты работу взять не мог?
Он покачал головой:
— Я сюда ненадолго, просто чтобы пожелать тебе спокойной ночи.
Она посмотрела на море, и на ее лице появилось сердитое выражение. Щеки у нее были красные от солнца и ветра.
— Самое странное заключается в том, — заметила она, — что я даже не знаю, с настоящим Эдуардом я разговариваю или нет. Мне так хотелось тебя видеть, что ты вполне мог привидеться мне во сне.
— Нет, моя птичка, это я. У меня встреча назначена, вот в чем все дело.
— Птичка? — переспросила она. — Ты меня уже много лет так не называл.
Ламек посмотрел себе на ноги и похлопал шляпой по бедру.
— Понимаешь, я много думал о прошедших временах. Ну, сама, наверное, помнишь, какими мы были — парочка юнцов, одни в огромном городе, без приличной работы, а по вечерам — танцы под радиолу, выпивка в баре на углу… Как он назывался? «У Ларри»? Или «У Харри»?
Женщина потрогала аляповатые жемчужины у себя на груди.
— Сара, — сказал он, — тут есть еще кое-что другое… Я просто хотел, чтобы ты знала…
— Стоп! — перебила она его. — Поговорим об этом утром.
— Сара!
— Увидимся утром, — заявила она очень твердым тоном.
Ламек нахмурился и глубоко задышал носом.
— Ну хорошо, — сдался он.
Ветер между тем усиливался; под его порывами трепетали оборки на купальнике Сары, он раздувал выбившиеся из-под ее шапочки седые кудри. Она снова устремила свой взгляд на море.
— Этот сон всегда кончается одинаково, — заметила она.
— И как именно? — спросил Ламек.
Она некоторое время молчала.
— Эдуард, там в сумке-холодильнике кое-что осталось. А мне пора идти.
Она встала, выпрямилась и провела руками по бокам. Потом, не оглядываясь, засеменила к воде. Уродливые жемчужины мотались у нее на шее взад-вперед. Над горизонтом начали подниматься облака, море потемнело и заволновалось.
— Пошли, — буркнул Ламек. Он повернулся и пошел назад к пляжной кабинке.
Анвин продолжал стоять на месте, глядя, как Сара проворно пошла в воду. Дойдя до места, где море ей было по колени, она бросилась вперед, нырнув в волну, и поплыла.
— Пошли же, — повторил Ламек, словно заранее знал, что Анвин останется на месте.
Анвин сложил зонт, чтобы его не вырвало из рук ветром, и поспешно двинулся по песку следом за Ламеком. Он чувствовал, насколько мягок песок у него под ногами, но его ботинки не оставляли на нем никаких следов.
Плащ Ламека раздувался и хлопал на ветру. Он сунул руки в карманы и плотнее стянул плащ вокруг тела. Ламек сгорбился, опустил плечи и пригнул голову. Он шел не оборачиваясь.
Анвин остановился и посмотрел назад. Сару ему уже не было видно — она пропала где-то в море. У горизонта поднималась огромная волна. Она закручивалась пенным водоворотом, крутилась и раздувалась, словно вбирая в себя все море, и неслась к берегу. Анвин ускорил шаг, но не мог отвести глаз от этой волны. Теперь она уже была высотой с огромное здание, а издаваемый ею рев и грохот перекрывал шум уличного движения, доносившийся с городских улиц. Над ее гребнем вились и кричали чайки. В окне ее гладкой фронтальной поверхности Анвин различал разнообразную плавающую морскую живность — рыб, морских звезд, огромного извивающегося кальмара. Все они занимались своими обычными делами, словно вокруг не происходило ничего странного, словно они по-прежнему пребывали в глубинах океана, а вовсе не крутились в кипящем водовороте, несущем их к суше. Воздух был пропитан миазмами их насквозь просоленного мира.
