движения, и он накрыл ее руку своею, подхватил, удерживая у себя на плече.
– Страсть, должен тебе сообщить, тоже не сильно меньше стала, – сказал он. – У нас же здесь так долго живут, что даже неприлично. И страсть поэтому теряют не слишком рано.
Нелька засмеялась. Он изложил эту мысль немного коряво, но вполне понятно.
– Нель… – сказал Даня. Она с удивлением посмотрела на него: слишком робко вдруг прозвучал его голос, это было совсем на него не похоже. – Оставайся со мной, а?
– Ну, я же и не ухожу. – Она пожала плечами. – Куда я ночью денусь? И к тому же у меня даже зубной щетки теперь нет.
– Оставайся со мной совсем, – сказал он. – Совсем, навсегда. Я тебе куплю зубную щетку.
– Даня…
Нелька вгляделась в его глаза. Они блестели тем же самым тревожным блеском, каким блестели в тот день, тридцать пять, то есть тридцать шесть лет назад, когда он сказал ей: «Неля, поедем со мной!» Не сказал, а выдохнул. Она помнила тот день так ясно, как будто это было вчера. Даже как будто сегодня.
Он ждал. Он теперь точно так же не знал, что она ответит!
«Странные они все-таки», – подумала Нелька.
– Даня! – сказала она. – Ну что ты так жалобно на меня смотришь?
– А как мне еще смотреть? Я же не знаю, что ты ответишь.
– Вот именно. Странные вы люди!
– Кто – мы?
– Мужчины. Ты же разведчик – и не догадываешься, что я отвечу?
– Представь себе.
– Я останусь с тобой. А ты что думал?
– Я… – И тут он рассмеялся с такой беззаботностью, с таким простым счастьем, какого и предположить было нельзя в том закрытом, сдержанном человеке, каким он стал. – Я полный дурак, Нелька!
– Почему?
Она тоже улыбнулась.
– Потому что думал… Я думал как будто не о тебе! Ну, понимаешь, – объяснил он в ответ на ее недоуменный взгляд, – я думал, что ты, может быть, скажешь: нам стоит попробовать, надо пожить некоторое время вместе, возможно, не совсем вместе, а просто повстречаться, присмотреться друг к другу… Я полный дурак! – повторил он. – Надо совсем тебя не знать, чтобы подумать, что ты не сделаешь сразу, а начнешь рассуждать.
– А ты меня знаешь? – хмыкнула она.
– Знаю. – Он крепко сжал Нелькины пальцы. – В этом все дело.
Все время, пока они разговаривали таким вот странным образом, на полуптичьем языке, ее рука лежала у Дани на плече, под его рукою. Она и тогда чувствовала, какие сильные у него пальцы, а теперь, когда он сжал их, Нелька вскрикнула.
– Ч-черт! – Он быстро поднес ее руку к своим губам и подул на нее. – Все-таки я от тебя отвык.
– Немудрено было отвыкнуть! – заметила Нелька. – Ладно, будем привыкать, куда теперь деваться.
– Тебе не будет скучно, Нель. Я тебя познакомлю со всеми художниками, – поспешно пообещал Даня. – Честное слово! Я их всех здесь знаю. Не зря меня и в молодости к ним тянуло. Их способность думать черт знает о чем посреди самодовольного мира чрезвычайно привлекательна. Тебе это тоже свойственно, по- моему.
– Да уж, – вздохнула Нелька, – в способности думать черт знает о чем мне не откажешь.
Она наконец оглядела комнату. И заметила деревянную фигурку, стоящую на полке у окна.
– Это тот шут? – улыбнулась Нелька, подходя поближе. – С дыркой от бублика? Из камчатской каменной березы.
– Да, – кивнул Даня. – Его я тогда увез. А тех, которые в деревне были, удалось только в подвал одного районного музея пристроить. Что с ними теперь, не знаю.
– Я их на выставке видела, – сказала Нелька. – Два года назад. В Музее современного искусства.
О том, как, увидев эти скульптуры, она разревелась прямо в музейном зале и рыдала так, что ее полчаса не могли успокоить и, наверное, сочли экзальтированной дурой, она упоминать не стала.
– Это хорошо, – сказал Даня. – А то мне было страшно стыдно, что я их бросил.
– Не волнуйся, они живы, здоровы и овеяны славой. А я, между прочим, дико голодная.
– У меня есть халва.
– Ну да! – поразилась Нелька. – Ты же ее не любил.
– Человек меняется.
– Ничего он не меняется. Ты, во всяком случае, не сильно изменился. Даже совсем не изменился. Дань… – Нелька заглянула ему в глаза почти с испугом. – Ты что… для меня держал в доме халву?
– Не волнуйся, она свежая. Ей не тридцать пять лет. Ну что ты так на меня смотришь, Нелька? – В его голосе прозвучало что-то вроде смущения. – Ну, я думал, может… Может, халва мне понравится… когда- нибудь. Ну и покупал. Машинально. Все! – Он взял Нельку за руку и повел в глубь квартиры. – Сейчас что- нибудь приготовим. Или ты хочешь в ресторан?
– Я не хочу в ресторан, – покачала головой Нелька. – Только я готовить умею не очень. То есть мне-то сойдет, а тебе вряд ли понравится.
– Ничего, разберемся. Честно говоря, я никогда и не ожидал от тебя хозяйственных достижений. И, знаешь… – Его глаза опять блеснули смущением. – Я, знаешь, и когда сюда приехал, и в Германии, и в Англии потом все время думал: «Здесь совсем нетрудно вести дом. И здесь. И вот здесь. Даже Нелька смогла бы».
«Представляю, как ему давались такие мысли!» – подумала она.
А вслух спросила:
– Дань, а чего ты от меня теперь ожидаешь? Зачем я тебе теперь нужна?
– Затем же, зачем и всегда, – усмехнулся он. – Позволь мне не объяснять словами.
– Очень неприличные слова?
– Возможно. И потом, ну что здесь объяснять? Иногда ощущаешь, что живешь неправильно, а иногда – что правильно. До сих пор, если исключить работу, у меня было первое ощущение. А когда я увидел, как ты стоишь и смотришь на меня, задрав голову, – оно стало второе. Эти два ощущения трудно перепутать.
– Ты всегда был умный, – вздохнула Нелька. – Мне даже страшно.
Даня расхохотался.
– Не бойся, – сказал он, отсмеявшись. – Чтобы ум начал работать, ему нужен катализатор. Ты очень сильный катализатор, Нелька! Очень глупо с моей стороны было от него отказаться когда-то. Больше я такой глупости не сделаю.
– Ладно, – улыбнулась она. – Давай твою халву.
– Тебе понравится, – заверил он.
Глава 14
Когда стало совсем темно, Аверин не выдержал.
– Иван Дмитриевич, – сказал он, – мне кажется, я вам уже не нужен.
– Да! – спохватился Иван. – Извините, Венедикт Александрович. Что-то я задумался не ко времени. Вы поезжайте, конечно.
– Если вдруг возникнут трудности, – сказал Аверин, – сразу звоните. Я вернусь.
– Теперь уже не возникнут, – сказал Иван. – Благодаря вам. Спасибо, Венедикт Александрович.
Он благодарил Аверина не из вежливости. Если бы не этот холодноватый человек, неизвестно, чем закончилось бы Северинино дело. Или, во всяком случае, на сколько бы оно растянулось. Можно было не сомневаться, что своим ходом, без вмешательства извне, притом вмешательства такого квалифицированного, каким была работа адвоката Аверина, это дело пришло бы только к одному логическому финалу: к тому, что из СИЗО Северину перевезли бы на зону. Слишком уж ловко сложились все подробности этой нелепой истории. Иван достаточно хорошо знал то, что называется социумом, чтобы не понимать: именно нелепые, даже дикие истории имеют самый большой шанс на то, чтобы прийти к трагедии.
Они с Авериным сидели в кафе напротив тюрьмы и не могли даже выпить, чтобы скрасить ожидание:
