в лицо ему снизу заглядывает?»
Женщина была не просто маленькая – она была изящна, как выточенная из слоновой кости фигурка. В ее облике не было ни следа тяжеловесности, присущей любому материалу, кроме того, из которого природа создает легких людей…
Все это Аля рассмотрела, подойдя совсем близко к Андрею и его маленькой собеседнице. Он по- прежнему стоял отвернувшись и не видел Алю, а женщина ее не знала.
«Да хоть бы и знала, – подумала Аля. – Все равно ей не до меня».
Темно-русые волосы Андреевой собеседницы были собраны в низкий узел и плавными волнами лежали на щеках. Только одна воздушная прядь все время падала ей на лоб, и она то нетерпеливо сдувала ее, то отбрасывала сердитым жестом.
Она что-то говорила, горячо и быстро, как будто убедить его в чем-то пыталась. Але казалось, что Андрей молчит. Но ведь и слов женщины она не могла расслышать в шереметьевском шуме, только видела, как быстро двигаются ее губы.
На минуту Але показалось, что эта женщина – иностранка. Слишком уж изящно и непринужденно она была одета: в какой-то длинный серебристо-серый плащ с широкими рукавами. Но тут же Аля поняла: нет, наша, конечно, наша. Поняла по той неповторимой живости, которая ясно чувствовалась в тонких чертах удлиненного лица и даже почему-то в этой воздушной темно-русой пряди.
Она поняла это почти в ту же минуту, как и догадалась о том, что перед Андреем стоит не случайная собеседница.
«Да ведь это жена его», – мелькнуло у нее в голове, и Аля похолодела от этой мысли.
Хотя что в ней было ужасного? Даже если и бывшая жена – стоят в аэропорту, разговаривают. Та, может быть, тоже за границу летит, она ведь музыкантша какая-то, кажется.
«Флейтистка! – вспомнила Аля. – Он так и сказал тогда – флейтистка, и я представила какой-то легкий силуэт».
Теперь ей казалось, что как раз этот силуэт она и представляла в тот вечер, когда Андрей сидел на жестком диване в гостиной и в его лице чувствовалась только мертвенная неподвижность.
Аля так растерялась, увидев его совсем не таким, каким ожидала увидеть, что не могла понять: подойти или, может быть, наоборот – бежать отсюда подальше?
Неизвестно, что решила бы Аля через минуту, но именно в эту минуту Андрей, кажется, наконец что-то ответил своей миниатюрной собеседнице. Та кивнула и, взяв его руку в свою, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Аля не могла понять, поцеловал ли он ее в ответ или только пожал руку – но и его жест был таким же легким, живым и быстрым, как ее. Так прощаются давно знающие и хорошо понимающие друг друга люди.
«А как мы с ним простились сегодня? – совсем уж глупо мелькнуло у нее в голове. – Я забыла…»
Эта мысль на секунду заслонила от нее Андрея, а когда Аля вынырнула из своих смятенных мыслей, он уже шагнул за таможенную стойку, и небольшая толпа скрыла его.
Глава 9
Она представить себе не могла, как будет жить без него, а получилось все само собою.
С отъездом Андрея произошло то самое, что Аля смутно предчувствовала и что боялась представлять: ей стало казаться, будто все, происшедшее с нею за последний месяц, было сном.
Квартира на Пироговке пугала могильной тишиной и полным отсутствием его вещей. Собирая свою одежду, чтобы отвезти в Тушино, Аля пыталась найти хоть что-нибудь принадлежащее Андрею, и терялась, ничего не находя. Разве что все та же старая рубашка, которую он, конечно, не взял с собой в Барселону. Локти совсем протерлись и превратились наконец в большие дыры.
Еще Аля подняла из-под широкого письменного стола какой-то его эскиз. Мягким карандашом на небольшом листе ватмана было нарисовано здание. Оно сразу показалось Але знакомым, но неуловимое сходство с чем-то виденным мгновенно исчезло, и она не успела понять, что напоминает ей этот дом, похожий на легкую арку.
Аля перевернула листок обратной стороной, как будто надеялась найти там объяснение, но не нашла. Еще ей почему-то показалось, что где-нибудь в углу листа будет нарисован ее собственный силуэт – но, конечно, ничего подобного тоже не было.
Вздохнув, Аля положила эскиз в свою сумку поверх джинсов.
Андрей оставил ей только пространство, навсегда им измененное, и теперь она терялась в этом пространстве и не знала, как в нем жить одной.
Улицы, по которым они ходили вдвоем, казались ей призрачными, как будто несуществующими, собственные движения замедленными… А главное, призрачным казалось прошлое – те мгновенно пролетевшие недели, которые они провели вместе.
В оставшихся дипломных спектаклях, в которых у нее, к счастью, роли были второстепенные, Аля отыграла отвратительно, чем вызвала понимающе-презрительную усмешку Лики. Та вслух высказала то, о чем думал, наверное, весь курс:
– А для чего Алечке надрываться? У нее уже все и без нас прекрасно, ей силы расходовать незачем, вот она их и бережет!
В другое время Аля рассердилась бы на это нахальное заявление. Это она-то силы не расходует? Играть три главные роли на разных сценах, участвовать во всех дипломных спектаклях, вводиться в «Бесприданницу» на Хитровке, при этом еще сдавать выпускные экзамены! Это называется «беречь силы»?
Но сейчас ей было совершенно все равно, что думает Лика, Родька – да кто угодно. Она хотела только одного: успокоиться, ввести свою жизнь хоть в какую-нибудь обыденную колею, привыкнуть жить без Андрея. Надо было привыкнуть, иначе ни жить было бы невозможно, ни тем более играть.
Наверное, один Карталов понимал Алино состояние. Об Андрее он не заговаривал с ней ни разу и
