мечту и сделаться тореадором, которому бы аплодировали все хорошенькие дамы Мадрида и в особенности Консепция Нунец, веселое личико которой рисовалось ему не раз в его воображении.
Вошел высокий, сухой и мускулистый молодой парень, неся на руках свернутую шаль.
– Здорово, ребята! – сказал он, – синьора еще не пришла?
После того, как трактирщик отрицательно кивнул головой, он сел к столу и, взяв гитару, стал играть какую-то «хабанеру» с довольно страстными звуками.
Женщины повысыпали из всех углов; опрокинув корпус назад, выпятив сильно круп и высунув руки вперед, они стали танцевать с разными телодвижениями.
– Анда! Анда! Олле! Олле!
Мужчины хлопали в ладоши в такт.
– Синьора… синьора!
Высокая молодая девушка, стройная, с матовым цветом лица, блестящими глазами от страсти, вскочила на стол ловким кошачьим прыжком.
– Олле! Олле!
Заиграли три гитары, раздался звук кастаньет и Мануило, весь бледный встал и ушел в темный угол комнаты.
Красавица Консепция танцевала вместе с другими публичными женщинами недалеко от стола.
Он думал, что все это – сон, но нет, это не было видение, – его руки касались легкой материи шарфа прелестной Нунец.
Совершенно опьяневший от ревности, от отчаяния, он сидел в своем углу, потеряв всякую способность к размышлению; перед его глазами, в вихре танца кружились обожаемые формы и он слышал шум юбок, его обдавало запахом, приводившим его в полное безумие.
Под резкие звуки гитар и бубен, под веселый припев «олле», девушки с высоко вздымавшеюся грудью медленно раздевались.
Тогда сладострастная балерина стала со спокойным бесстыдством мимировать возбуждающей танец папиросниц.
Многие писатели говорили о грубой сладострастности этого танца.
Женщина берет в рот сигару, зажигает ее, держа руки в бока.
Она кончает танец, вынимая изо рта сигару и вставляя ее в… другое место.
Среди смеха, плоских шуток пьяных людей Консепция стала также танцевать танец папиросниц, не сократив даже его финального жеста…
Раздался гром аплодисментов, женщины прыгали от радости, мужчины чокались стаканами с вином, проливая его на стол.
Консепция, задыхающаяся, раскрасневшаяся одевалась, прикрывая шалью свои обнаженные плечи и грудь.
Вдруг блеснул нож и пронзил насквозь материю, – это был нож Мануило.
Но он промахнулся, – кто-то подтолкнул его под руку и оружие оцарапало только кисть руки молодой женщины, которая стала кричать, что есть силы.
Затем раздалась площадная брань, началась драка и тот, кого величали Жозе, бросился на Мануило.
В углу Консепция стонала, перевязывая себе руку салфеткой.
На дерущихся бросились и их развели. Они ругали друг друга и показывали кулаки.
Тогда патрон, до сих пор не вмешивавшийся, и все время сохранявший полное спокойствие, взял Мануило за плечи и вытолкнул вон на улицу.
Снова появилось вино и попойка продолжалась до самой зари.
Консепция, опираясь на руку Жозе, уже забыла танец, Мануило и свою рану.
Жозе смотрел на нее влюбленными глазами…
Солдаты Наполеона I наводнили Испанию и одерживали легкие победы в стычках с гверильясами.
Можно сказать, что красавицы испанки были не менее упорны в своей ненависти к неприятелю, чем сами испанцы и если французские солдаты могли хвастаться победами, то, конечно, только не любовными.
Гордые черноволосые девы отчаянно сопротивлялись и уступали только насилию французов.
Впрочем, как среди мужчин всегда находятся изменники, так и между женщинами встречались изменницы.
В глазах пылких испанских патриотов достаточно было малейшего знака симпатии к неприятельским солдатам, чтобы быть обвиненным в измене родине.
Было несколько девушек, которые, соблазнившись красотой гусар или драгун, капитулировали без всякого сопротивления.
Они за это жестоко платились. Стоило им только попасть в руки банды патриотов, как их подвергали жестокому наказанию розгами, или плетьми, оканчивавшемуся, обыкновенно смертью, после мучительной агонии.
Самым беспощадным из этих импровизированных судей был, конечно, высокий, худой молодой человек с фанатическим лицом священника; его звали все «Монажийо»; внушаемый им ужас был настолько велик, что французы обещали большую премию тому, кто доставить его им живым или мертвым.
О «Монажийо» говорили во всех концах Испании, и слава о его подвигах способствовала возрождению у многих надежды на освобождение страны от французов.
Консепция Нунец была именно из числа женщин, не оказавших сопротивления неприятелю. Прежде всего потому, что ее профессия давала ей возможность очень легко вступать в связь с красивыми французскими лейтенантами.
Она становилась все красивее и красивее и была способна вскружить голову всем мужчинам, даже самому «Монажийо».
С лицом непорочной девственницы, на вид кроткой, но в действительности коварной, Консепция очень походила на обманчивые поверхности глубоких болот или на те роскошные, но ядовитые цветки, что растут на берегах гниющих вод.
У ней была интрижка с одним драгунским лейтенантом, потом с гусарским капитаном, затем случай свел ее с адъютантом четвертой кавалерийской бригады.
Она отнюдь не скрывала своей страсти к военной форме, а кирасы, латы и другие украшения наполеоновских солдат являлись для нее самым лучшим возбуждающим средством.
Уже таково свойство женского ума: последствия имеют мало связи с причиной.
Консепция не могла видеть без сладострастного трепета золотых шнуров гусарского мундира.
Она сошлась с совсем юным офицером, убедившим ее последовать за армией, двигавшейся на Сарагоссу.
После многих колебаний прелестная куртизанка согласилась на его предложение и последовала за армией в экипаже, запряженном четырьмя мулами, которых меняли на каждом привале.
Не без замирания сердца, смешанного с трепетом, она смотрела на кивера солдат, конвоировавших ее; ей вдруг приходила в голову сумасбродная мысль считать их число, которое всегда ей казалось слишком недостаточным.
Во время движения отряда по узким лесным тропинкам, не раз происходили перестрелки с испанскими народными ополченцами (гверильясами). Тогда она вспоминала свою маленькую деревенскую церковь и усердно молила свою прежнюю Мадонну, чтобы последняя пуля сразила ее, – так как она предпочитала скорее смерть, чем попасть в руки фанатических гверильясов.
Как нарочно в отряде, за которым она следовала, постоянно шли рассказы о смелых подвигах «Монажийо». Но все были спокойны, полагая, что если нападение и возможно, то его можно ожидать на хвост колонны, где могла достаться хорошая пожива, чем на их отряд, где добыча была бы совсем ничтожная.
Однако, раз ночью во время перехода их отрядом маленького тесного ущелья, сплошь поросшего кактусами и другими растениями, раздались вдруг выстрелы, затем из засады выскочило несколько человек с кинжалами в руках и набросились на хвост колонны.
