Произошла короткая борьба, раздалось еще несколько ружейных выстрелов. один мул жалобно мычал.
Все солдаты конвоя были перебиты и их трупы валялись на краю дороги. Консепция, еле живая от страху, лежала в опрокинутом экипаже, притаив дыхание, рассчитывая, что ее не заметят.
Кто-то громко прокричал: «Ищите хорошенько, она должна быть тут… Вот там…. Нет… аа!»
Одна рука, затем две или три другие осторожно освободили ее из под экипажа.
Как только она была вынесена из под экипажа, ее крепко связали ремнями, засунули в рот кляп и, как мешок, бросили на носилки из ветвей, которые два человека понесли беглым шагом.
Она положительно не могла сделать ни малейшего представления о невольном путешествии, совершенном ею.
Обезумевшая от страха, глядела она на звезды, горевшие на небе, издавая по временам глухое рычание, заглушаемое кляпом во рту.
Среди молчания ночи она ясно расслышала звон колокола… Это был монастырь Санта-Фэ, где была главная квартира «Монажийо».
Консепция на другой же день предстала перед судом, членами которого были сам «Монажийо», Жозе из Кордовы и один бакалавр из Саламанки, занимавшийся медициной в память одного из своих братьев, погибшего на виселице.
Саламанкский бакалавр сам присутствовал при повешении своего брата и бесчисленное число раз рассказывал о последних его минутах. Это был человек жестокий и бесстрастный; он сражался просто по страсти к подобным приключениям и ему было мало дела до Испании. Он дрался раньше за Англию, за еретиков на каком-то корабле, – он потому сражался за «Монажийо», что эта война, состоявшая вся из нечаянных нападений и засад, была ему особенно по душе.
Вот из каких лиц состоял трибунал; было велено привести Консепцию. Она вела себя, как ведут в подобных случаях знаменитые кокотки. Она только и знала, что рыдала и ползала перед судьями па коленах.
– Гнусное животное, – закричал на нее «Монажийо» с поднятыми кулаками, – ты путалась с врагами веры, с слугами дьявола, будь готова теперь предстать перед престолом Всевышнего и искупить своя злодеяния под ударами плети… Молись, чтобы Господь простил тебя»!
– Пощади! Пощади меня! Божия Матерь спаси меня!..
Молодая женщина, выкрикивая эти слова, продолжала ползать на коленах, обнимая руками колена то одного, то другого судьи.
Два человека принесли в это время тяжелую скамейку и поставили ее посреди комнаты со сводами, напоминавшей готическую часовню.
– Разложите ее, как змею, совершенно голою на скамейке… Как самое презренное животное! – приказал «Монажийо», подойдя одновременно сам к скамье.
Консепция и не помышляла даже о сопротивлении. В миг ее раздели, разорвав в клочья платье и белье, в которых она больше не будет уже иметь нужды. И вот молодая женщина предстала обнаженная во всей своей дивной красе.
Грубо двое мужчин своими мозолистыми руками взяли за ноги и за руки и разложили ее на скамейке.
Ее должны были сечь до смерти, что она знала, и молила теперь Бога послать ей скорее смерть.
Один импровизированный палач взял плеть, которая была сплетена из трех кожаных полос; на концах ее были узлы с вплетенной в них проволокой. Он вытянул плетью несчастную, раздался нечеловеческий крик.
Затем посыпались следующие удары. «Монажийо» бесстрастно присутствовал при истязании…
Наконец она испустила дух…
«Монажийо» опустился на колена перед ее телом; потом встал, взял ее за голову и поцеловал.
Так погибла бедная Консепция Нунец, виновная в том только, что сильно подчинялась капризам своей молодой крови…
Глава XX Флагелляция в Англии
В общественном мнении цивилизованных народов сложилась легенда, верная или неверная, что наша страна является особенной поклонницей березовых розог.
Я видел гравюру одного известного французского художника, изображающую английский семейный очаг.
Отец и старшая сестра читают Библию, а мать приготовляется наказывать розгами прехорошенькую девочку лет десяти, которая плачет и рвется. Под рисунком такая подпись: «Маленькие английские девочки очень хорошенькие, но их очень часто секут розгами»!
Я, к сожалению, должен признать, что у нас еще в большом ходу наказание детей розгами.
Что же касается разных исповедей молодых девушек в возрасте восемнадцати лет и старше, наказываемых в наше время розгами, то это – чистейшие басни, если не считать крайне редких исключений.
В старину в наших тюрьмах секли женщин. Этот способ наказания был распространен повсюду в Соединенном королевстве.
Виновных наказывали на массивной скамье, имевшей ремни для привязки. Женщине читался приговор, осуждавший ее на наказание розгами или плетью. По прочтении приговора она должна была лечь на скамейку животом. Ее привязывали к ней ремнями за руки и ноги. В таком положении она едва могла шевелиться и была в полной власти палача.
Затем поднимали платье и юбки до самой головы, обнажая спину, круп и ляжки.
Затем по знаку начальника тюрьмы начинали сечь. Раздавались нечеловеческие крики… Обыкновенно секли очень жестоко, после чего наказанную отводили в камеру, часто в бессознательном состоянии.
При Елисавете женщин нередко наказывали публично. Наказание производилось на тюремном дворе, который в тюрьме Уат-Шапель в Лондоне был очень мал, чтобы вместить всех желающих присутствовать на подобном зрелище.
Вот как современный хроникер описывает одно из подобных наказаний:
«Когда мы прибыли на тюремный двор, то уже на нем была большая толпа народу, которую с трудом сдерживало около двадцати городовых.
Тут собрались все подонки Лондона. Женщины бесцеремонно толкали всех, протискиваясь, чтобы лучше видеть. Это были большею частью публичные женщины, из которых многие уже были знакомы с розгами или плетью Чарльза (имя палача).
Весь этот народ кричал, жестикулировал, отпускал плоские шутки и переговаривался на особом жаргоне.
На грубые шутки отвечали площадной бранью. Несколько нянек и мастериц тоже затесались в эту толпу, чтобы посмотреть, что будет происходить. Следует заметить, что большая часть зрителей не могла ничего видеть…
Наконец толпа заколыхалась и двинулась вперед, но городовые грубо ее осадили назад.
«Вот она! Вот она!»
Наша карета застряла как раз против тюремных ворот. Толпа ее окружила, многие, несмотря на протесты кучера, взобрались на верх ее, на колеса… Сами мы уселись на козлы и могли видеть все превосходно.
Моя спутница – Елена – вся побледнела и прижалась ко мне.
Мы увидали, как маленькая дверь тюрьмы отворилась, и на пороге ее появилась женщина, одетая в
