– В этом кабинете, – сказал он, – мы будем изучать основы морского дела, которое научит вас многому. Вы поймете, что корабль – это дом моряка, где все надежно, выверено и прочно… Выверено и прочно, – повторил он и после томительной паузы продолжал: – Вы уже, наверное, знаете, что в основу корабля кладутся киль, шпангоуты, бимсы, стрингеры и…
В классе послышалось шуршанье страниц, возбужденное перешептывание, хлопанье крышек чернильниц.
– Закройте книги, – строго сказал Мацута, – всего, что я вам хочу сейчас сказать, вы не найдете ни в одном учебнике. А я хочу сказать, что, кроме балок сортовой стали, гнутых листов металла и всевозможных труб, в каждом корабле есть еще и душа… За сорок лет, проведенных на море, я видел не раз, как рождаются корабли и как они умирают. Их рождение отмечают празднеством, как рождение человека. И умирают корабли тоже как люди. И жалко их, как людей. Корабли действительно имеют свою душу. Но душа корабля – это душа людей, плавающих на нем. И вот вам надо сразу понять основные законы, без которых корабль не может иметь души, – это точное знание и соблюдение морпрактики, корабельная дисциплина, мужество и любовь к своему делу, ибо без этой любви вы никогда не сможете стать настоящими моряками. А ведь чего не знаешь – того любить нельзя!..
Прекращение огня
Карта показывала точно: здесь, в этой лесной глуши, вдали от проезжих дорог и селений действительно стояла изба, поставленная на четыре низко спиленных дерева, как на куриные ноги. Из трубы вился дымок, и лейтенант Стадухин, вспомнив детские сказки, улыбнулся: ему показалось, что из этой трубы вот-вот вылетит на помеле горбоносая ведьма.
Он соскочил с коня, отпустил его пастись на лужайке и кнутовищем постучал в ставню закрытого окна:
– Эй, кто тут есть, отопрись!
Послышалось шлепанье босых ног, скрип расшатанных половиц, и наконец щелкнула задвижка. На пороге стояла рослая широкая женщина лет тридцати пяти, а то и сорока. Распущенные густые волосы опутывали ее всю, большие светлые глаза смотрели пронзительно и остро.
– Переночевать пустишь? – спросил лейтенант.
Финка ничего не ответила, пропуская его вперед. В темных сенях она положила на плечо офицера руку, и тот почувствовал, что рука ее необычно сильная, как у мужчины. В светелке, куда женщина провела его, душно пахло землей и лесными травами. Присмотревшись, лейтенант заметил, что вдоль всей комнаты протянуты деревянные жерди, на которых сушились пучки пырея, ромашки, озерной бодяги и какие-то длинные корни. Под ногами офицера, сопя и фыркая, прокатился колючий кругляш ежа.
– Картошка есть? – спросил лейтенант.
– А надо?
– Давай, сейчас еще придут офицеры… А это что?
Стадухин выкатил из-под лавки станковый пулемет.
– Землю пахать, что ли?
Женщина промолчала. Солнце зашло за вершины деревьев – в доме стало совсем темно. Капли дождя четко застучали по листве. Жалобно взвизгнула подхваченная ветром ставня.
– Сын твой? – спросил Стадухин, освещая спичкой обтянутый траурной лентой портрет молодого парня, всего обвешанного щюцкоровскими отличиями.
– Сын… вы убили его под Виилури!
– А сколько наших убил он?
Финка взяла в руки нож.
– Картошку чистить?
– Как хочешь, – ответил лейтенант, – только не подмешай там чего-нибудь… Не надо было твоему сыну в драку лезть!
«Поскорей бы уж пришли офицеры», – подумал он и снова спросил:
– До границы далеко?
– Вот картошки сварю, – как-то хитро улыбнувшись, ответила финка, – и пойду, завтра утром уже там буду. А с вами не останусь!
– Твое дело…
– И дом сожгу!
– Не дадим.
– Он мой!
– Так что?..
Донесся мягкий топот копыт, приехали офицеры. Керженцев вошел в халупу, взял со стола финскую газету.
– О, и пулемет! – сказал он.
Стадухин, открывая окна, засмеялся:
– Вот, за границу тащить его хочет.
Финка воткнула нож в стенку, выругалась:
– Не буду чистить картошку! Сами…
– Чугунок только оставь.
– И чугунок не дам…
Финка села, положив на стол большие грубые ладони с грязными желтоватыми ногтями. От гнева она тяжело дышала.
– Ну и народ же вы! – засмеялся Керженцев, кидая в чугунок нечищенную картошку. – Ну что злишься- то?
Финка взяла газету, которую только что держал капитан, бросила ее на пол.
– Добились? – вызывающе сказала она. – Теперь к нам, в Суоми, залезете, колхозы начнете строить?..
Стадухин подобрал газету, протянул ее одному командиру взвода:
– Ты финский знаешь. Что здесь?
– Да все то же… Вот напечатан ответ нашего правительства на предложение финнов принять их мирную делегацию. Мы им предварительные условия выставили. Во-первых, финны должны публично заявить о своем разрыве с Гитлером и должны сразу же предъявить Германии требование… Вот видишь, здесь так и написано: «…требование о выводе Германией вооруженных сил в течение двух недель со дня принятия финским правительством настоящего предложения Советского правительства, во всяком случае не позже пятнадцатого сентября с. г.»… А пятнадцатое сентября уже не за горами!..
Финка долго сидела молча, внешне безучастная ко всему, потом взяла какую-то котомку и, сняв со стены портрет сына, сунула его за пазуху.
– Рюссы! – сказала она с ненавистью. – Москали… тьфу!
И, выдернув из стены нож, быстро вышла из дому.
– Вот ведь какая, – огорченно покачав головой, точно обиженный чем-то, проговорил Керженцев. – Сейчас пойдет да еще, наверное, кого-нибудь ножиком пырнет. От такой всего ожидать можно…
Вся эта сцена произвела на офицеров какое-то тягостное впечатление. Думалось: «За что?.. Неужели каждый финн ненавидит нас так, как вот эта бирючка?.. Не может быть!..»
– Хватит, давайте ужинать, – сказал Керженцев. – Нас еще дело ждет.
Стадухин снял с огня чугунок сваренной в мундире картошки. Проголодавшиеся офицеры, засучив рукава, стали чистить ее – каждый для себя. Кожуру складывали на лист газеты, разложенный на лавке. Хлеб был общий. Медный чайник ходил вкруговую.
Дуя на картофелину, обжигающую пальцы, Керженцев сказал:
– Интересно, что нам сообщают из штаба…
Когда чугунок опустел, офицеры устроились вокруг лампы. Керженцев, набив трубку солдатской махоркой, закурил и распечатал пакет.
Его глаза, слегка прищуренные от едкого табачного дыма, быстро пробежали по страничкам приказа, и вдруг капитан встал:
– Товарищи, позвольте мне… Дело в том, что Суоми… Товарищи, финны окончательно выходят из
