речь, я узнать не смог. Не было даже намеков.
– Возможно, об этом осведомлены люди из Братства? Хотя нотариус Каан, как мне показалось, тоже теряется в догадках. Но я не знаю, стоит ли спрашивать его напрямик о делах, которые связывали Братство с Монфором.
– Вы можете сами поговорить с некоторыми людьми – но, боюсь, ничего от них не добьетесь. Даже банкир, который еще недавно был в курсе всех деловых операций покойного, заявил, что совершенно потерял нить его интересов. Попросту говоря, Монфор перестал к нему обращаться.
– Ну, – фыркнул я, – у банкира может быть свой интерес.
– Нет-нет, – замотал головой Накасус, – это проверялось в первую очередь, так что подобные «интересы» просто не имеют какого-либо смысла. Укрыться от финансовой гвардии довольно трудно. Стоит лишь раз попасться им на глаза – и потом полжизни не отмоешься. Особенно здесь, в столице. Это в провинции филины успешно замазывают им глаза золотишком, а у нас служат люди, для которых имя важнее любых денег. Карьера, знаете ли… так что банкир отпадает. Меня и вправду насторожило то, что Монфор прекратил с ним почти все контакты, кроме самых банальных, на уровне тех или иных выплат по закладным, акцизам и прочей дребедени. Еще мне сказали, что у него были какие-то разговоры с некоторыми чиновниками Стражи.
– Чиновниками Стражи?
– Да-а… я даже услышал предположение, будто Монфор исполнял какую-то работу для Братства. Его видели с одним довольно крупным чинушей, не последним человеком в этом королевском бедламе. Я попытался связать этот факт с любопытством барона Вилларо, но потом понял, что стараюсь впустую. Висельник не занимается ни Стражей, ни Братством, он – пташка совсем другого полета. Его последний «подвиг» – один из наших финансовых гениев, который придумал замечательный способ перебрасывать деньги прямо из Казначейства к Белым Шапкам.
Висельник выслеживал его почти год, а потом, когда тот уже окончательно потерял бдительность и поверил в свою удачу, сдал его куда надо со всеми бумажками до последней. Там свидетельств было столько, что хватило бы на три суда… Вилларо в этом отношении очень щепетилен, он если действует – то наверняка. У него с крючка не срываются.
– Да уж, если Монфор действительно проворачивал какое-то дельце для филинов, Каан об этом распространяться не станет.
– Пожалуй. До меня доходили слухи о том, что Братству надоело собственное безвластие в столице, а связи Монфора были довольно широки, и вообще он имел некоторую склонность к авантюризму. Тот чиновник – фамилию его никак не могу вспомнить, южная какая-то, – долго не шел у меня из головы, но потом я его все же отбросил. Может быть, Гэкко прав, и это были обычные налетчики?
– Вы-то сами в это верите?
Накасус горько покачал головой, но ничего не ответил, потому что в этот момент к нашему столику приблизился хозяин в сопровождении пары разносчиков, загруженных тарелочками и кувшинами.
– Это блюдо называется «шишер», – сообщил мне мастер, – пробуйте, вам понравится.
Восхитительно пахнущие свиные колбаски были нафаршированы маринованной морковью, которая придавала им необычный острый вкус. Я осторожно попробовал соусы и, оставшись вполне доволен, принялся за работу. Накасус заботливо распечатал красновато-коричневый кувшинчик и налил мне вина, пахнущего степными травами.
– Знаете, – сказал я, жуя, – если бы у меня дома, за океаном, такой обед предложили какому-нибудь герцогу, он сделал бы повара своим наперсником.
Накасус захохотал и принялся вскрывать следующий кувшин – желтый.
– У вас замечательное воображение. Писать не пробовали?
– Пробовал, – признался я. – Пиратский роман…
«И сам в нем очутился, – сказал я себе, катая на языке аромат терпкого вина. – В той самой роли непробиваемо благородного принца, похищенного работорговцами. Вопрос только, куда подавалась моя принцесса?»
– Вопрос второй, покуда я трезв, – есть ли у вас связи в храмовых кругах?
Накасус задумался, и кажется, надолго. Я не торопил его, все дальше погружаясь в прекрасные, новые для меня вина и колбаски, источающие горячий аромат. Вино лилось и лилось. Брат Сайен, мой старый наставник, научил меня верному обращению с дарами лозы, но – эти, незнакомые мне сорта, вдруг заставили меня расслабиться и вспомнить то, чего никогда не было на самом деле…
– В юности я едва не стал жрецом, – неожиданно проговорил Накасус. – Да, я был очень религиозен, но потом вдруг понял, что лицедейство по сути – то же служение, просто оно подано в ином ракурсе.
Я не донес полный бокал до рта и осторожно вернул его на стол.
– Мы служим иным богам, но суть та же – надежда…
Ветер цветущих яблонь мгновенно покинул меня, я отодвинул кувшинчик и выпрямился, словно на плацу. О небо, я, мальчишка, вдруг понял то, что хотел сказать мне старый актер, проживший удивительную, полную событиями жизнь. Я стиснул зубы – он глянул на меня, и от его улыбки мне опять захотелось прижаться к его отцовскому плечу.
Я похоронил своего отца в углу старого, запущенного сада.
Я куснул губу и потянулся к бокалу.
– Наверное, – сказал я, – в другом свете.
Лицо Накасуса вдруг вспыхнуло, как факел. Он отвернулся и, будто стесняясь меня, выпил полный бокал. Темно-зеленое стекло полыхнуло в падающем к западу солнце. Теперь сжал зубы он.
– Говорите, ваша милость, – попросил меня мастер.
– Имя – Уннас, – произнес я, возвращаясь к своему привычному состоянию.
