— Был он уже здесь. И ничего… Хотя, ты прав, могущество северных богов здесь сильно ослабнет. Но ему помогают не только боги, но и некто из далекой земли, которой еще нет.
— Как это — «которой еще нет»? — осмелился переспросить волхв.
Не удостоив его ответом, друид поднялся с резного деревянного кресла и принялся ходить по горнице из угла в угол. Длинный нос его смешно выдавался вперед, рыжеватая редкая бороденка подрагивала в такт шагам, лишь пронзительные черные очи резко контрастировали с затрапезным обликом князя — в них сверились недюжинный ум, коварство и злоба. Друид думал. Выманить Хельги на юг, к восстановленным святилищам древних богов? Да, сила ярла здесь заметно уменьшится, уменьшится и заступа богов… Правда, Хельги уже был здесь, и тогда попытка расправиться с ним не удалась. И все равно, стоит попытаться еще. В конце концов, тогда здесь не было столько волхвов. Заманить Хельги в святилище, снова принести в жертву сто дев, и… И ярл вполне может уйти, словно бы он вообще неуязвим… неуязвим… он… часть его. Да! Друида вдруг осенило. Глаза его вспыхнули темным огнем, тонкие губы растянулись в улыбке. Ну да, как же он раньше не догадался? Ведь какая-то часть ярла, несомненно, находится не в нем самом, а… скажем, в той далекой стране, где пряталась Магн дуль Бресал, отступница Магн, когда-то подававшая большие надежды молодая жрица. И теперь ясно, почему Хельги с такой непоколебимой яростью встал на его пути к власти. Конечно же, это интриги Магн! Надо убрать ее, впрочем — не только ее, но и того, кто стал частью ярла и чье присутствие можно было бы давно угадать, если б только хватило времени немного подумать. Итак, волхв прав — нужно заманить сюда Хельги! Заманить и нанести удар… Два удара! Два одновременных удара, один — здесь, в жертвеннике, а другой… — друид усмехнулся. — Другой — в той далекой стране, куда уже не раз проникало его колдовство и откуда был столь удачно вытащен помощник — недавно погибший Варг. Может, лучше б было оставить его там? Нет, вряд ли он справился бы, тут нужно действовать самому. И не сразу, а тщательно подготовившись.
— Надеюсь, никто не пронюхал про наш новый храм? — обернувшись к Вельведу, резко спросил Друид.
— Что ты, князь, — испуганно замахал руками тот. — Дороги к нему неведомы.
— Тогда скоро принесем новые жертвы. — Дирмунд улыбнулся.
— А вот, боюсь, это не удастся, мой господин, — тихо возразил волхв. — Весна, чай, распутица. Вряд ли мы сможем туда добраться до того, как просохнет земля.
Выслушав его, друид согласно кивнул — о распутице он что-то и не подумал. Да-а… Что ж, выходит, несколько месяцев в году боги будут обходиться без жертв? Тогда как же рассчитывать на их благоволение, и это в то время, когда оно столь нужно? И как посеять в жителях страх? А страх нужен обязательно — ведь только из людей, изведавших всепроникающий страх, получаются хорошие рабы, преданные до глубины души своему господину, которого они боятся и уважают. Человек — животное, и чем сильнее его ударить, тем больше уважения он будет испытывать к бьющему. Но стоит только ослабить хватку — все, пиши пропало, весь авторитет придется восстанавливать снова. Вот как сейчас… Дирмунд вздохнул.
— Пусть волхвы поставят идолов здесь, в Киеве, — неожиданно повелел он.
Вельвед вздрогнул:
— Боюсь, киевляне не примут их, княже!
— Ты не понял меня, волхв. — Дирмунд презрительно прищурил глаза. — Разве жители Киева не поклоняются Перуну, Даждь-богу, Мокоши, да тому же Велесу? Вот и пусть волхвы поставят везде, где можно, идолы Перуну и Мокоши — Грозе и Смерти. А уж кому пойдут жертвы — другой вопрос. Может, и этим достойным богам достанется тоже?! — Друид хрипло рассмеялся. — Пусть волхвы ходят по улицам и пророчествуют о жутких знамениях, предвещающих конец света. Пусть не устают повторять это всегда и везде, и пусть каждый человек знает — спасти гибнущий мир может только кровь! Красная человеческая кровь, которую так любят боги. И пусть так же потихоньку привечают к себе молодых дев. Пусть не шатаются по улицам косматые и немытые, пусть имеют вид добрый и приятный, а речи — медоточивые и обволакивающие, пусть каждая пришедшая к жертвеннику дева почувствует в волхве своего самого лучшего друга! Это тяжело, я знаю. Но когда придет время… Эти девы понадобятся нам уже летом. Ступай же, волхв, и поторопись! И помни — я буду встречаться с тобою лишь иногда — не стоит без нужды дразнить Хаскульда-князя.
— Исполню все, что велел, — уходя, низко поклонился Вельвед.
Друид проводил его взглядом. Кажется, Истома Мозгляк присоветовал ему неплохого помощника — умного, хитрого и, похоже, верного. Впрочем, никогда не стоит слишком доверять людям.
Март-протальник выдался хмурый. То, бывало, с утра выглянет ласковое солнышко, позолотит крыши, а к обеду, глянь, — и уже затянула небо серая хмарь, посыпался мокрый снежок с дождиком, засвистел ветер, бросая в лица прохожих мокрые льдинки, а к вечеру — раз — и тишина, безветрие, и ясное звездное небо с полной золотистой луною. Такой вот март выпал.
Таким вот звездным вечером, почти что уже ночью, девки пряли в горнице, что на постоялом дворе Зверина. Две подружки-хохотушки — Любима и рыжая смешливая Речка, на которую посмотришь — волей- неволею улыбнешься — до чего задорница девка: улыбчивая, яркая, словно пылающее закатом солнце, а уж веснушек — больше, чем колосков в поле!
— Ну, вот, — поправив веретено, продолжала рассказывать Речка. — А другой волхв там — совсем молодой парень, ну, как наш Порубор, даже, может, и помоложе…
— Да помоложе-то — уж совсем дите! — не выдержав, фыркнула Любима.
— А красивый какой, — не слушая ее, мечтательно говорила Речка. — Темненький, но не как Пору-бор, а чуть посветлее, волосы длинные, мягкие, узким ремешочком связаны, глаза нездешние, светлые… Велимором кличут.
— Ты за пряжей-то следи, Речка! — нагнувшись, Любима подняла уроненную подружкой прялку, красивую, с резным изображением солнышка и русалок.
Речка вздохнула и вдруг подсела к подруге близко-близко, заглянула в глаза:
— Любима, а вот скажи без утайки — красивая я… или так, не очень?
— Тьфу ты, — рассмеявшись, Любима обняла подругу. — Ну, конечно, красивая, Реченька, о чем говорить-то? А тебе, видно, понравился тот молодой волхв, о котором рассказываешь, ну, признайся!
Речка зарделась. Круглые щеки ее покраснели и напоминали два наливных августовских яблока. Посмотрев на подружку, Любима снова не выдержала — рассмеялась, да и кто другой выдержал бы, слишком уж смешная была девчонка.
— А мне Ярил нравится, — погладив Речку по волосам, призналась Любима. — Да вот только не хочет батюшка отпускать за него, голь-шмоль, говорит, ни богатства у него, ни представительности. Ну, да богатство дело наживное… Много чего замыслил Ярил, глядишь, что и выйдет — ума-то ему не занимать, ну, да ты и сама знаешь.
— Знаю, — кивнул Речка и, замолчав, принялась сучить пряжу. На губах ее играла мечтательная улыбка.
— Вот, с Порубором в дальнюю дорожку ушли, к Роси-реке, местечко под дворище присматривать, — тихо говорила про суженого Любима. — Скоро уже и вернуться должны, чай, присмотрели.
— А Порубор, что ж, не присмотрел еще себе невесту? — отвлеклась от своих мыслей Речка.
Любима отмахнулась:
— Да рановато ему еще.
— Чего ж рановато? Парень красивый, видный.
— Серьезный он слишком, — пожаловалась Любима. — Сама знаешь, девы таких не очень-то любят. Так, верно, и проживет в бобылях, коли не попадется такая, что силком скрутит.
— Ой, а к нам на волхвование много всяких дев ходит! — всплеснув руками, поведала Речка. — И Сам- вина, кузнеца Панфила дочка, и Радислава с Подола, и многие… Слушай-ка, а давай и ты сходишь! Увидишь, как весело. В пятницу вечерком и пойдем.
— Не выйдет в пятницу-то, — с видимым сожалением отозвалась Любима. — Батюшка не отпустит, в пятницу вечером да в субботу самая работа, народу много — купцы на торжище приедут, людины… Вот если б как-нибудь днем.
Речка расхохоталась вдруг, показывая крупные ослепительно белые зубы:
— Так завтра мы как раз днем собираемся. Не все, правда… Пойдем, а?
