Узнай себя

между горизонталью и вертикалью.

 [первая половина 1970–х]

К «История, личность, культура»

Любить природное в себе. Какой обман. Это следствие самости, на деле ничего из этого мне не принадлежит. Не принадлежат и образы моего сознания, хотя их никто не видит кроме меня. Глаза завидущие. Оттого что я это вижу еще не значит что это мое. Главное заблуждение, что познанное это мое. На самом деле, гуны обращаются с гунами. Где же Ты? В рефлексии, в свете светящем. Выпадение из этого трудного света ужасно. Как выпасть из света, когда мы сами свет, иначе чем став не самими собой. Самотождество, единство, свет: вот личность. Откуда же ночные кошмары? Они показывают неисповедимое тонкое могущество человеческой души и предсказывают будущее. Я могу этого будущего хотеть, а могу нет. И то и другое заблуждение, влияние искаженных, непросвеченных образов, демокритовских атомов, некоторые из которых громадны. Будь там, где ты можешь справиться. Страшно делать чужое дело. Кто?то ravaged my soul и оставил меня разбитым и полуживым. Где добрый самаритянин. Он ближний, вблизи. Не дай тебе Бог отпасть от него.

2.4.1974

Человек загадочная картинка. В нем можно видеть и «терешку» рязанской переписи 1590 года и антропоса. Но осмелюсь сказать, что первое так же таинственно и велико в своей пошлости как второе. Гнусны только гуманистические, эволюционистские и примитивно–аскетические воззрения, делающие из человека машину. Вот что действительно страшно. Страшны, грубо говоря, галстуки и белые воротники, когда они вне ритуала, как некое утверждение себя, а на деле продажа первородства за чечевичную похлебку.

Легко быть вдали, трудно вблизи. Легко падать. Страшно высок человек и может долго падать. Но отпасть от самого себя, когда ищешь себя и не находишь, разве не ужасно? И как трудно потом восстановиться. Труднее чем удержаться от падения. Мысль, сознание это и есть хранение себя, тот мед, которым сберегают мумию. Сладостное раздумие о глубинах, оно и хранит.

На улице страшно. Страшно что раздавит машина. Страшно что остановят власти. Страшно что увидишь хамство. Трудно освободиться от этого страха. Страх и похоть составляют душу толпы. Может, они сами по себе хорошие люди, но отпадают от себя отдаваясь суете. Поймешь сжигание городов. В эпоху костров, печей и пожаров было теплее на душе, человек помнил себя выше. Теперь он отдал ведение за знание, знание за информацию, страшно окостенел, иссох и измельчал. Некая мертвящая сила, цепко хватающая за горло. И вместо восстания человек присмиревает, покоряется. Хотя не всякий. Есть две крайности. Ребенок божествен, пока не смотрит на себя. И светлый человек божествен, пока смотрит на себя.

Иногда думая о чужом покое приходишь к своему. Для ????? мало надо: кусок хлеба, средняя одежда, хоть какое?то здоровье. А ведь ????? самое высокое благо. Надо думать, ????? не социологическое, а философское явление, оно может возникнуть среди любой занятости.

Если бы ничто не разлучало человека с Его любовью. Но нищета духа, странствие, неимение, только здесь живет Его любовь. Псалмы говорят о жирном устроении. Но есть два жира, до порога и после порога, до перевала и после. Избавь нас Бог от раннего жира. С другой стороны, жир зрелости, умащающий тук преизобилия, от которого не надо отказываться, разве он несовместим с нищетой? Странно, что ты, до экстаза любивший истощаться, говоришь это. Но если ты так говоришь, значит ты что?то видел.

17–18.4.1974

Когда поезд проходит, ближние предметы летят, по ним ничего не понять и их почти не видно, а медленная смена дальних показывает реально проходимое расстояние. Смена дальних… Перемену ближних мы не замечаем, а дальние вдруг становятся другими — или мы вдруг переставляемся на другое место? Domine, amo te nunc, et volo аmаrе te ex toto corde meo usque ad mortem. Верно сказано, что истинная любовь, то есть единственная, заставляет забыть любовь к людям. Но не самих людей. Сами люди становятся братьями и сестрами. Только через это отношение, к братьям и сестрам, ближнее, семейное, деревенское, возможно что?то между людьми. Иначе — Gotzen, страхи, чудища, отчуждение, фантазмы, перенесения, Левиафан, бюрократия, смерть. Хулиганство тем держится и в том его оправдание, что оно устанавливает первобытный рай прямого отношения между человеком и человеком. Но так как помимо этого в нем ничего нет, оно тут же и прогорает, как остановившийся кадр в любительском кинопроекторе.

21.4.1974

, горячка и обломовщина: не думать, что из них в человеке преобладает одно или второе. Насколько углубится одно, настолько обострится второе. Ночное видение равновесия, прохождения по узкой сухой кромке между огнем и болотом. В огне ты лжешь, в болоте говоришь слишком много правды; ни там ни здесь ты не можешь молчать. Огонь заразителен, и ты собираешь на свою голову грех; болото отвратительно, и ты даже вне греха.

22.4.1974

Милость к миру не только возможна; мир это все что у нас есть и все нам здесь бесконечно дорого, важно; но как раз для этого надо из мира выйти. Sancta indifferentia. Или, что то же, не выйти. Ты любишь и не знаешь что любить, но ты знаешь что для твоей любви здесь и сейчас есть что любить. Ты просишь чтобы с глаз спала пелена и открылся свет. Ты готов лучше ошибаться и падать чем зарыть талант, ты не хочешь выпустить талант из рук, доставая его. Но именно в этом крест и труд, смело пройти все испытания, не говорить заранее, что что?то не для нас. Хотя выйдя из испытаний мы с облегчением сбрасываем тяжесть и видим, что легко. Тяжесть конечно не от Бога, но это не значит что мы должны сбрасывать всяческую тяжесть. Но здесь дело в другом. Как две колесницы на повороте, рвутся вперед две мысли. Люди даны нам чтобы жить для них и среди них, как же еще, для кого же еще. Просто они то же что ты, не лучше и не хуже. Что для тебя, то и для людей. Sancta indifferentia.

Meditatio. Вверх и вниз, по невидимым водам, плывя в океане, где неужели есть безжизненное? Или идет собирание? Ведь не все же равно где быть и куда плыть? Или так прямо уж все равно? И все концы сойдутся и ты можешь отдыхать, пока тебя ведут? А если ведет князь тьмы? Нет, должно быть крайнее, высшее недоверие, подозрительность, испытание, испытательство, проверка, проба, надо не стесняться спрашивать ведущего, кто ты? куда ведешь? как дашь гарантию своей правоты? Иначе я тебе не верю и не иду с тобой. Знаю: стоит мне забыться хотя бы на минуту, не участвовать в высшем вождении, и я уже ведомый, только не Господом незримо куда мне нужно, а его врагом куда мне вредно. Благодушие здесь мне на погибель. Не то что я верю в царство зла; да хуже: я сам его тут же сплету как только отпаду. Кто не с Ним, тот против Него. Кто не с нами, тот против нас. Кто не собирает, тот расточает. Да и как может быть иначе, дорогие мои либералы? Вы толкуете о благости Божией; так не вашей же. Будьте с Богом, тогда и будете благими; а рассуждая?то и соображая, где вы? «Мы слабые». Да на зло мы всегда очень скорые, в человеке великая власть творить зло, как и добро. Попущена огромная свобода, человек хранит все концы от бытия, он ??????? небытия. Вы скажете — да как же тогда все держится таким чудным порядком? Ну, если на него надеяться, так и давайте вернемся к природе.

Таковы примерно рассуждения рыцаря, сделавшего неудачную вылазку. А оставаясь в спасительных стенах, что мы сделаем и скажем? «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

3.5.1974

Первобытное мышление очень похоже на наше. Примечание Бердяева в начале «Назначения человека»: «То, что Леви–Брюль считает характерным для mentalite первобытного общества, т. е. приобщение к познаваемому, соучастие в нем, и есть в сущности настоящее познание бытия. См. его