востоке, за лесом, должны находиться бревенчатый скит и часовня.
Через лес — то ли к скиту, то ли к источнику пресной воды — и очень может быть, что все это находилось вместе — вела утоптанная тропка. Прямо от бухты она тянулась через луг, поросший васильками и анютиными глазками. Затем круто взбиралась на холм, падала с него в заросли вереска и исчезала среди сосен. Судя по всему, тропинкой довольно часто пользовались экипажи проходящих судов.
Пока Жоакин и Олег Иваныч осматривали окрестные пейзажи с холма, Гришаня, не долго думая, взобрался на сосну, откуда мог обозревать весь остров.
Далеко на севере, у самого горизонта, маячили паруса «Святой Анны».
Капитан дон Алфейрош посматривал на небо и улыбался. Все складывалось удачно. До наступления темноты они вполне успевали войти в плимутскую гавань.
Когда экипаж «Санты Анны» уже вовсю прожигал жизнь в портовых тавернах, в гавань вошло еще одно судно: маленькое, пахнущее протухшей рыбой и розовое от заходящего солнца.
— Ну, вот он, корабль португальца, — кивнул на «Святую Анну» Юсеф Геленди.
Похожий на вяленую воблу Касым лишь поджал губы. Неспокойно было у него на душе, ох, неспокойно. Недаром всю дорогу старый пройдоха страдал от морской болезни, и нехорошие предчувствия терзали его сердце.
Как выяснилось к ночи, предчувствия его не обманули. Посланные на разведку члены команды, явившись обратно, доложили, что португалец Жоакин с какими-то двумя монахами сошел с каравеллы раньше, высадившись на остров Святого Бернара.
— Ва, Алла! — Касым воздел руки к небу. — А я ведь предупреждал тебя, Юсеф! Предупреждал! Что ты сидишь? Вели скорей поднимать паруса!
— Ночью? В незнакомом месте лучше выйти в море с утра. Тем более, разведчики донесли, что португальцы собираются забрать Жоакина с острова только через три дня. А мы явимся раньше. Думаю, двух суток нам хватит для… гм… наших важных дел.
В первый день они не нашли ничего. Нет, часовню и скит обнаружили. Часовня полуразрушена. А скит — вполне крепкая хижина, весьма даже пригодная для жилья. Там и решили заночевать, когда безуспешно излазили все прилегающие холмы, устав, словно собаки. Рядом со скитом располагался бревенчатый колодезный сруб. Неподалеку, в десятке саженей, журчал ручей.
Разувшись и развесив у разожженного очага одежду, растянулись прямо на полу, подстелив наломанных веток. В очаге потрескивал огонь, в котле варилась густая мучная похлебка, обильно заправленная солониной. Гришаня помешивал варево оловянной ложкой, то и дело пробуя. Олег Иваныч напевал что-то вполголоса — то ли «Дым над водой», то ли «Эх, ухнем». Ни голоса, ни слуха у него отродясь не водилось. Хотя в пятом классе пел в пионерском хоре песню про жирафа. С той поры и любил попеть, особенно когда выпьет. Как, например, сейчас: не дожидаясь закуски, хватанул с полкувшина красного португальского — типа жажда сильно замучила. Заодно с песней занимался и полезным делом — очищал от попавшего песка ствол аркебузы, фитильного ружья длиной чуть больше метра. Ружье это Олег Иваныч выиграл у капитана Алфейроша в новомодную игру — карты. И теперь собирался при случае попрактиковаться в стрельбе. Правда, подходящий случай все никак не представлялся, а тратить порох и пули просто так жаль.
Жоакин у очага хмуро разглядывал карту. Вернее, вчитывался в пояснение к ней. Шептал что-то про себя, подсчитывал да вздыхал.
— Вот здесь ведь должно быть! — он протянул карту Олегу Иванычу. — Смотри сам, Олвеш. Тут — ручей, вот здесь — часовня. А напротив — холм, где буковая роща. Там и нужно было копать.
— Мы там и копали. Только без толку.
— Дайте-ка взглянуть! — Гришаня покрутил карту и так и этак. — Надписи не особенно-то и разобрать можно…
Ладно, спим тогда. Утро вечера мудренее. Завтра чего и надумаем.
Олег Иваныч и Жоакин заснули сразу. А Гришаня все ворочался, не спалось ему что-то. Посреди ночи вставал раза три, все разы свечу зажигал — и так, зараза, кресалом трескал, аж Олег Иваныч проснулся, заворчал недовольно:
— Ежели не спится, так иди, вон, погуляй. Или комаров побей.
— Слушай, Иваныч! Ответь-ка, а зачем здесь колодец?
— Ну, ты и спросил! — Олег Иваныч уселся по-турецки. Отрок все равно не отстанет, коли в башку что втемяшилось. — Ясно зачем! Для во…
Оп! Внезапная догадка. Такая простая, что странно, о чем это они раньше думали.
— Для воды, да?! А ручей для чего тогда, Иваныч?
— Да понял, понял! Толкни-ка Жоакина… Впрочем, нет. Утром скажем. Что ж в темень-то по колодцам лазить?
…В самом деле, зачем копать колодец для пресной воды, когда эта самая вода — вот она, в двух шагах, вернее, в десяти саженях, в ручье. Свежая, прохладная, чистая! Зачем колодец-то?
Никто этим вопросом, похоже, и не задавался. Ну, вырыли монахи колодец, и что с того? Может, им из колодца больше пить нравилось!
Их оказалось пятнадцать. Окованных железом сундуков, забитых монетами, золотой и серебряной посудой, дорогим оружием, толстыми свертками шелка и бархата.
Поначалу опущенный на веревке на самое дно колодца Гришаня не обнаружил ничего интересного. Не обнаружил бы… Если б не знал, что искать! До совету Олега Иваныча, он простучал сруб прихваченной с собой дубинкой и нашел-таки пустоту в левой стенке. Полусгнившие доски легко поддались, открыв сухое песчаное пространство, тянувшееся под землей шагов на двадцать.
Ну, а дальше уже дело техники.
Один сундук — который можно было представить перед экипажем «Святой Анны» как вместилище мощей и святых книг — с неимоверными трудами подняли на поверхность. Остальные оставили в схроне, тщательно прибив доски на место. За ними Жоакин душ Сантуш намеревался вернуться позднее. Да и этот-то не очень понятно как дотащить до гавани. Тяжелый, сволочь! Увесистый. Цеплялся за ноги окованными в ржавое железо углами — Гришаня штаны порвал под коленкой. Хорошие штаны — узкие, зеленого бархата, по последнему писку высокой бургундской моды скроенные. Немалых денег такие штаны стоили — пять эшкудо. Да ведь и не жаль — вещь стоящая!
Жоакин, услыхав невзначай за беседой цену портков, долго качал головою, с осуждением посматривая на Гришу. А Олег Иваныч, наоборот, отрока не осуждал — понимал даже.
Вспоминал, как сам в таком же, как Гришаня, возрасте давился в Гостинке за индийскими джинсами. Три часа стоял — уж очень не хотелось галерным мажорам переплачивать. И купил-таки! Деньги у матери взял (Царствие ее Небесное, скончалась старушка еще в начале девяностых, на свое счастье не дожив до реформ) — сто один рубль пятьдесят копеек. Мать поворчать поворчала, но денег дала. В общем, купил. Хорошие оказались джинсы, темно-голубые, коттоновые, фирмы «Милтон», с заклепками, с оранжевой строчкой — не какая-нибудь болгарская «Рила»! Правда, размерчик не совсем подходил — пятьдесят четвертый. А Олегу Иванычу в те далекие времена на десяток бы номеров меньше. Ну, выкрутился вообще без всяких затрат: одноклассницам на дискотеку дал, напрокат. А взамен — чтоб ушили как надо. Те и ушили как надо. Им, не Олегу…
В общем, Олег Иваныч Гришу понимал и на дорогие бархатные штаны смотрел с одобрением. Вот их-то и разорвал Гришаня, поднявшись на вершину холма. Слишком резко бросил ручку сундука, увидев в гавани острова Святого Бернара кораблик.
Нет, не «Санта Анна». Другое, более мелкое судно. Типа тех, что Олег Иваныч не так и давно видел в портах Магриба. Впрочем, и у нормандских или бретонских рыбаков подобных суденышек тоже хватало. Гришаня даже обрадовался: вот оно, попутное до Бристоля судно. Ни ждать, ни искать не надо!
Однако… Однако!
За буковой рощей и дальше, за соснами, величаво проплывали стройные высокие мачты, окутанные белыми парусами. На секунду скрывшись за скалами, они возникли снова. Затем показались надстройки. Три корабля. Низкие, приземистые, быстрые.
Олег Иваныч вздрогнул, узнав первое судно. Не мог не узнать. Слишком много с ним было связано.
