назначенный заместителем Верховного Главнокомандующего, прибыл в Сталинград 29 августа. Вскоре он обнаружил, что все три армии, предназначенные для боевых действий, крайне плохо вооружены, состоят из немолодых уже резервистов и испытывают недостаток в боеприпасах и артиллерии. Связавшись со Сталиным, Жуков попросил отложить наступление на неделю. Сталин согласился, но соединение корпуса Вейдлица с 4-й танковой армией и продвижение немцев в западную часть города сильно его встревожило. 4 сентября Сталин позвонил начальнику Генерального штаба генералу Василевскому и потребовал доложить реальную дислокацию войск. Узнав от Василевского, что немцы уже в городе, Сталин обрушился на Жукова и остальных генералов. «Да что с вами такое! – то и дело восклицал он. – Неужели непонятно, что, сдав Сталинград, мы отрежем юг страны от центра и уже не в силах будем его защитить. Неужели вы не понимаете, что это катастрофа не только для Сталинграда? Потеряв этот город, мы лишимся главной водной артерии, а вскоре и доступа к нефти». Василевский предложил перебросить войска в наиболее уязвимые места и выразил надежду, что для Сталинграда еще не все потеряно. Сталин ничего не ответил на это предложение, но позже велел соединить его с Жуковым. Он приказал немедленно начать наступление, независимо от того, все ли дивизии имеют артиллерийскую поддержку и заняли намеченные места дислокации. «Промедление сейчас подобно гибели! – настаивал Сталин. – Ведь уже завтра Сталинград может пасть!» После долгого спора Жукову все же удалось уговорить Верховного Главнокомандующего подождать еще два дня. Трудно сказать, кто из них был прав, а кто нет. Тем временем Паулюс усилил свой 14-й танковый корпус, а самолеты Люфтваффе успели уничтожить множество целей в открытой степи. 12-я гвардейская армия русских смогла продвинуться вперед всего на несколько километров, а 24-я армия даже была вынуждена вернуться на прежние позиции. Пусть это наступление не имело успеха, но оно, по крайней мере, отвлекло на себя резервы Паулюса в самый критический момент.
В то лето немцы понесли самые жестокие потери. Не меньше шести батальонных командиров было убито за один только день, а некоторые роты потеряли до половины своего состава. (Общие потери немцев на Восточном фронте к тому моменту уже превысили полтора миллиона человек.) Допросы советских военнопленных лишь подтверждали немцам, что враг настроен решительно. От одной роты русских осталось всего пять человек, так как они получили приказ держать оборону до последнего. Красноармейцы яростно защищали свою землю. Вот отрывок из письма одного рядового: «С 23 августа мы постоянно ведем бои с жестоким и злобным врагом. Командир взвода и комиссар тяжело ранены, так что мне пришлось взять командование на себя. На нас двигалось не меньше семидесяти танков. Мы с товарищами обсудили обстановку и решили сражаться до последней капли крови. Пока танки „утюжили“ траншеи, мы кидали в них гранаты и бутылки с зажигательной смесью».
Русские гордились тем, что защищают Сталинград. Они понимали, что мысленно с ними сейчас вся страна. Однако солдаты не питали иллюзий, зная, какая отчаянная борьба ждет их впереди. Войска, защищающие Сталинград, насчитывали всего 40 000 человек, которые и должны были сдержать 6-ю и 4-ю танковые армии. Ни один командир не забывал, что Волга – это последняя линия обороны перед Уралом.
Немцы, напротив, были чрезвычайно самоуверенны. Немецкий солдат писал домой следующее: «Бьемся отчаянно, но Сталинград неминуемо падет в самые ближайшие дни». Войска вермахта охватило предчувствие близкого триумфа. В большой степени этому способствовало воссоединение 6-го армейского корпуса с левым флангом 4-й танковой армии. Кольцо вокруг Сталинграда на западном берегу Волги замкнулось! Паулюс получил письмо от одного из своих штабных офицеров, находившегося в Германии в отпуске по ранению. Офицер горько сожалел о том, что находится в тылу в такой исторический момент. «Здесь все ждут падения Сталинграда, – писал он своему главнокомандующему. – Надеемся, что победа вермахта под Сталинградом станет поворотной точкой в войне».
А ночи тем временем становились все холоднее, по утрам листья и траву покрывал иней. Приближалась русская зима.
Часть третья.
«Судьбоносный город»
9. «Время – это кровь». Сентябрьские бои
Взятие Сталинграда стало первостепенной задачей вермахта. Гитлер, прежде не желавший ввязываться в уличные бои, намерен был захватить город на Волге любой ценой. Фюрер был буквально одержим Сталинградом и в то же время не забывал о провале наступления германских войск на Кавказе. Гитлер во всем винил фельдмаршала Листа, отказываясь признать, что сил для выполнения этой задачи у того было явно недостаточно. Когда генерал Альфред Йодль, только что вернувшийся из штаба Листа, заметил за обедом, что фельдмаршал лишь выполнял приказы самого фюрера, Гитлер гневно воскликнул: «Это ложь!» Позднее, словно стремясь доказать, что его речи намеренно искажались, Гитлер приказал стенографировать каждое слово, сказанное им на ежедневных совещаниях.
После триумфального захвата европейских стран Гитлер стал с презрением относиться к таким обыденным требованиям, как поставки топлива или нехватка продовольствия. К тому же его психическое состояние было крайне неустойчивым. Постоянные вспышки гнева по малейшему поводу и без приводили офицеров ставки в ужас. Генерал Варлимонт, вернувшись после недельного отсутствия, был так потрясен остановившимся взглядом фюрера, наполненным такой горячей ненавистью, что невольно подумал: «Этот человек посрамлен. Он потерял лицо и осознал, что его фатальной игре пришел конец. Он понял, что Россию не сломить». То же отметил и адъютант фюрера Николаус фон Белов: «Весь внешний облик Гитлера производил одинаково удручающее впечатление».
Он будто бы отрешился от всего, вероятно, понял, что неудача на Кавказе означает конец войны. И в то же время он никак не хотел с этим смириться! Ему во что бы то ни стало хотелось захватить Сталинград, как будто взятие этого города могло уничтожить врага. Опасный мечтатель готов был удовлетвориться символической победой. Гитлеру казалось, что достаточно одной-двух зрелищных операций, и превосходство германского оружия будет подтверждено. И это после того, как граф фон Штрахвитц, прославленный командир 16-й танковой дивизии, доказал, что успех длительных танковых боев зависит от холодного рассудка, точного прицела и скорострельности.
Русские продолжали посылать под Сталинград армады Т-34 и американских танков. Американские танки с высокой башней и тонкой броней оказались для немцев довольно легкой целью. Советские танкисты эту технику не любили. «Танки плохие, – поведал немцам пленный водитель. – Клапана летят, двигатель перегревается, да и трансмиссия никакая».
А вот воспоминания Лорингофена: «Русские атаковали с холма, наши же части находились на склоне. Два дня они следовали одним и тем же маршрутом. Прекрасные цели! Тогда мы сожгли не меньше сотни танков».
«Насколько хватало взгляда, – писал домой немецкий ефрейтор, – стояли подбитые и выгоревшие русские танки».
Вскоре Штрахвитц, которому тогда было 49 лет, получив «дубовые листья» к рыцарскому кресту, передал командование Лорингофену и вернулся домой в Германию. Официально считалось, что он покинул пост по выслуге лет, но вряд ли дело обстояло именно так.
