«котел» мясные консервы с высоким содержанием жира. Однако результат получился обратный ожидаемому. Истощенные бойцы с жадностью набросились на сытную пищу, и многие погибли в тот же день теперь уже от переедания.
Самое большое количество случаев голодной смерти было зарегистрировано в 113-й пехотной дивизии. Доктор Гиргензон нашел этому простое объяснение. Дело в том, что дивизионный начальник тыла, предвидя ухудшение снабжения из-за осенних дождей, еще до окружения урезал паек, чтобы сохранить провиант на крайний случай. В результате такой «предусмотрительности» солдаты дивизии отощали уже к началу ноября. После того как несколько дивизий лишились в процессе отступления своих продовольственных складов, командование 6-й армии решило централизовать все оставшиеся запасы и разделить их поровну. Таким образом, забота квартирмейстера о солдатах своей дивизии обернулась для них настоящим бедствием.
После пленения 6-й армии доктор Гиргензон семь лет провел в советских трудовых лагерях. Но и там он не утратил интереса к вопросу о вынужденном голодании. Он продолжал яростно оспаривать теорию «стрессовой болезни» как причины многих необъяснимых случаев смерти. Он не успокоился даже после того, как было доказано, что крыса, лишенная сна в течение трех недель, обязательно умирает. Правда, это обстоятельство заставило доктора предположить, что недосыпание сказывается на организме как животного, так и человека самым пагубным образом. Гиргензон признал, что непрекращающиеся ночные бомбежки и артиллерийские обстрелы, державшие солдат 6-й армии в постоянном напряжении, недосыпание и нервное переутомление способствовали росту смертности так же, как и голод. Основательно изучив вопрос, Гиргензон пришел к выводу, что истощение наравне с нервным переутомлением и переохлаждением замедляет метаболизм (жизненные процессы). Это означает, что, даже если бы солдаты 6-й армии ежедневно получали свой обычный паек, пища все равно не усваивалась бы. Следовательно, тактика русских, рассчитанная на то, чтобы держать окруженную немецкую группировку в постоянном напряжении, наряду с суровыми погодными условиями и недостатком пищи основательно способствовала увеличению смертельных случаев в рядах 6-й армии.
Постоянное недоедание сильно снижало сопротивляемость организма инфекционным болезням, таким как гепатит или дизентерия. Позже к этому списку добавился сыпной тиф, В открытой степи не было воды не только для того, чтобы постирать свои вещи, но и для того, чтобы просто умыться. Для растопки снега требовалось топливо, а его катастрофически не хватало. «Ничего хорошего уже не предвидится, – писал домой один лейтенант из 29-й моторизованной пехотной дивизии. – Больше всего допекают вши. С каждым днем их становится все больше и больше. Они – как русские! Ты убиваешь одну тварь, а на ее место тут же заступают десять других». Вши стали переносчиками заразы. Эпидемии поражали 6-ю армию одна за другой и значительно проредили ее ряды.
И все же главной проблемой было отсутствие пищи. «Наши доблестные воины превращаются в немощных стариков прямо на глазах», – записал один врач в своем дневнике. Далее он описывал ампутацию ноги, которую ему пришлось делать без всякой анестезии при свете карманного фонарика. «Всеми овладела полная апатия, мысли вертятся только вокруг еды».
Советская пропаганда решила употребить любовь немецких солдат к песням себе на пользу. Из громкоговорителей, установленных на автофургонах, неслись старые мелодии, выворачивавшие души германских бойцов наизнанку. «В родной стороне, в родной стороне ожидает нас сердечная встреча». Под непосредственным руководством офицеров НКВД немецкие коммунисты, среди которых были Вальтер Ульбрихт (будущий президент ГДР), поэт Эрих Вейнарт, писатель Вилли Бредель, а также горстка военнопленных, согласившихся сотрудничать с русскими, готовили тексты обращений для так называемых «крикунов». «Крикуны» выползали на нейтральную полосу, поближе к немецким окопам, и обращались к солдатам с заученными лозунгами. Мало кто из них знал немецкий язык. Как правило, «крикуны» и сами не понимали, что говорят.
Основным видом деятельности управления пропаганды и агитации Донского фронта была передача 30- минутных программ, записанных на граммофонные пластинки. Программы состояли из стихов, песен, антинацистских лозунгов и сообщений о прорыве русских на том или ином участке фронта. Передачи транслировались через громкоговорители, установленные на специальных машинах или салазках, которые выдвигались поближе к немецким позициям. Подобные точки почти всегда вызывали на себя огонь германской артиллерии. Офицеры боялись, что солдаты начнут прислушиваться к тому, что вещают с советской стороны. Впрочем, в декабре ответный огонь немецких пушек заметно ослаб из-за нехватки боеприпасов.
Русские заметно поднаторели в использовании всевозможных психологических атак. Одной из самых действенных было монотонное тиканье часов, сопровождавшееся сообщением о том, что каждые семь секунд на фронте погибает один немецкий солдат. Затем звучала мелодия танго, далеко разносившаяся над заснеженной степью.
Благодаря стараниям немецких коммунистов советские листовки совершенствовались день ото дня. Допросы военнопленных показали, что наибольшее воздействие оказывают те, в которых говорится о доме, женах и детях. «Солдаты с охотой читают русские листовки, хотя и не расположены им верить, – признавался один пленный немецкий офицер. – Многие плачут, рассматривая изображение мертвого солдата и склонившегося над ним ребенка. А простые слова на обороте берут за душу даже самых черствых». Стихи, служившие комментарием к рисунку, сочинил Эрих Вейнарт. Солдаты 6-й армии даже не подозревали, что автор стихотворения «Подумай о своем ребенке» находится на службе у чекистов.
Но самым действенным пропагандистским приемом оказалось обещание сохранить жизнь тем немецким солдатам, которые добровольно сдадутся в плен. Главным аргументом немецких офицеров против капитуляции была непоколебимая уверенность в том, что русские расстреливают военнопленных. Но как только появились листовки, обещавшие сохранить пленным жизнь, даже младшие командиры поняли, что чекисты изменили тактику.
Споры вокруг сталинградского «котла» не утихают до сих пор. Многие историки и участники событий не перестают обвинять Паулюса в том, что тот не посмел ослушаться приказа фюрера и решиться на прорыв кольца окружения. Паулюс, безусловно, виноват, но если уж кто и мог дать ему путеводную нить, так это его непосредственный начальник фельдмаршал фон Манштейн. «Разве можно угодить сразу двум господам?» – вопрошал Штрекер, после того как Гитлер не дал своего разрешения на проведение операции «Удар грома». Конечно, невозможно угодить сразу двум господам, но беда в том, что у немцев был один-единственный господин. Начиная с 1933 года всеобщая рабская покорность не только обесчестила армию, но и сделала ее практически бессильной. Поэтому сталинградская катастрофа и обернулась величайшим национальным унижением. Такова была цена, которую генералы заплатили за годы соглашательства с Гитлером и спесивое самодовольство. В рядах вермахта не нашлось ни одного высокопоставленного лица, способного противопоставить себя фюреру и присоединиться к группе Хеннинга фон Трескова.
Дебаты велись и по поводу того, возможен ли был прорыв из окружения в первой половине декабря. Непонятно, о чем тут вообще можно спорить. Ведь даже командиры бронетанковых войск признавали, что «шансы на успешный прорыв уменьшались с каждой неделей». Пехотинцы питали на сей счет еще меньше иллюзий. «Мы едва передвигаем ноги от слабости и постоянного недоедания», – писал домой один унтер- офицер. Доктор Алоис Бек совершенно справедливо выразил крайнее сомнение в том, что прорыв был вообще возможен. «Русские перестреляли бы полузамерзших солдат, как кроликов, – поделился он своими соображениями по этому поводу. – Обессиленные, нагруженные оружием и боеприпасами, люди завязли бы
