в снегу, не пройдя и километра». Доктору вторил один офицер из штаба 6-й армии: «Каждый шаг давался с огромным трудом. Все это очень напоминало Березину».
Все споры вокруг того, нужно или не нужно было 6-й армии совершать прорыв из окружения, носят чисто академический характер и уводят в сторону от правильного осмысления того, что произошло под Сталинградом на самом деле. Многие историки полагают, что Манштейн прекрасно понимал ситуацию и лишь для очистки совести отправил в «котел» майора Айсманна с миссией подготовки к операции «Удар грома». Манштейн знал, что Гитлер никогда не изменит своего решения и не позволит Паулюсу покинуть волжские степи.
Так или иначе, но Манштейн уже тогда понимал, что попытка прорыва к окруженной армии обречена на провал. Танковые дивизии Гота были остановлены у реки Мышковой и понесли тяжелые потери еще до того, как Малиновский развернул основные силы 2-й гвардейской армии. Манштейн был достаточно хорошо осведомлен о состоянии дел в «котле», о настроениях солдат в окруженных войсках и, несомненно, осознавал, что бойцам Паулюса ни за что не пройти шестьдесят километров по глубокому снегу. А уж о том, чтобы после такого рейда они смогли еще и сражаться, и речи быть не могло. 6-я армия с ее семьюдесятью танками да к тому же при катастрофической нехватке горючего не имела ни малейшего шанса прорвать оборону русских. После 19 декабря, когда началась операция «Малый Сатурн» и три советские армии зашли в тыл группировке Манштейна, фельдмаршал понял, что возможно еще более неблагоприятное развитие событий.
Манштейн чувствовал, что должен сделать все возможное для спасения 6-й армии. Но что он мог предпринять, если шансы на успех прорыва из окружения улетучились еще месяц назад. Узнав об отказе Гитлера отступать с Кавказа, Манштейн окончательно убедился в том, что 6-я армия была нужна фюреру только для того, чтобы связать семь советских армий, удерживавших ее в кольце.
19. Рождество по-немецки
Историки, спорящие о том, стоило или не стоило 6-й армии попытаться вырваться из кольца окружения во второй половине декабря, упускают из вида один очень важный психологический момент, а именно приближение Рождества. Ни в каких других войсках вермахта не готовились к Рождеству так тщательно, как это делали в осажденной 6-й армии. Вряд ли старательная подготовка к празднику может свидетельствовать в пользу того, что истощенные солдаты горели желанием совершить прорыв из окружения. Стремление отрешиться от жуткой реальности сыграло здесь такую же роль, как и культивируемая Гитлером идея об «осажденной, но неприступной крепости». Но и это не объясняет той одержимости, с какой солдаты 6-й армии ждали наступления Рождества.
Приготовления начались задолго до того, как танковые дивизии Гота устремились на север. Уже в начале декабря немцы начали помаленьку откладывать продукты, но вовсе не в плане подготовки к выходу из окружения, а для рождественской трапезы и подарков друзьям. В одном подразделении 29-й пехотной дивизии зарезали последнюю вьючную лошадь, чтобы из ее мяса приготовить подарочные конские колбаски. Вместо еловых веток использовали пожухлую степную траву, а чтобы было совсем «как дома», из палок изготавливалось некое подобие рождественской елки.
Подобные проявления сентиментальности ни в коем случае не являлись исключительной привилегией солдат. Эдлер фон Даниэльс, например, украсил блиндаж настоящей елочкой, на верхушку которой повесил фотографию своего ребенка. В письме к молодой жене Даниэльс поделился планами по поводу празднования Рождества, которое ему хотелось отметить обязательно по-немецки, пусть даже и в далекой России. «Каждый взвод превратился в подобие семьи. Радостно видеть, что в солдатской среде царит дух настоящего товарищества». В большом ходу были праздничные лозунги. Один из них вещал: «Дружба, скрепленная кровью и железом!» Изречение хоть и не несло в себе рождественского настроения, зато очень подходило к обстоятельствам.
Основательнее всех к Рождеству готовился, пожалуй, врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер. Тридцатишестилетний Ройбер, теолог и друг Альберта Швейцера, был, помимо всего прочего, одаренным художником. Свой блиндаж он превратил в художественную студию и много и плодотворно работал, несмотря на тяготы и неудобства фронтовой жизни. Одну из картин, которая в настоящее время находится в кирхе кайзера Вильгельма в Берлине, Ройбер нарисовал на обратной стороне трофейной русской карты. Картина называется «Сталинградская мадонна» и изображает Богоматерь, нежно обнимающую младенца Иисуса. Подпись под картиной гласит: «Свет, жизнь, любовь». Закончив работу, Ройбер повесил картину на стену землянки, и каждый, кто входил в его жилище, восхищенно замирал на пороге. Многие начинали плакать. К величайшему смущению Ройбера (вероятно, ни один художник не был столь скромного мнения о собственном даровании), его блиндаж вскоре превратился в место паломничества, некое подобие святилища, куда солдаты приходили помолиться.
То Рождество было отмечено несомненной искренностью душевных порывов и неслыханной щедростью. Один лейтенант раздал своим солдатам все, что у него было: сигареты, писчую бумагу, хлеб. «У меня больше ничего не осталось, – писал он домой. – И все же это Рождество – прекраснейшее в моей жизни». Многие преподносили своим товарищам сигареты и хлебные пайки в качестве подарков. Кто-то изготавливал безделушки из подручных материалов для своих друзей. Можно с уверенностью сказать: на праздник никто не остался без подарка.
В сочельник командир батальона из дивизии Ройбера подарил солдатам, лежавшим в санчасти, бутылку шампанского. В тот самый момент, когда кружки были наполнены, снаружи взорвалась бомба, и все попадали на пол, расплескав при этом пенящийся напиток. Санитар тут же схватил свою сумку и бросился на улицу. Выяснилось, что взрывом убило одного человека, а четверых ранило. Этот инцидент испортил всем настроение, и праздник пошел насмарку. В довершение всех бед утром дивизия подверглась массированным атакам русских войск.
В рождественскую ночь самой исполняемой была песня «Тихая ночь, святая ночь». Солдаты хриплыми голосами распевали ее в своих землянках при свете заранее припасенных свечных огарков. То там, то тут раздавались приглушенные рыдания. Все вспоминали своих близких и не могли сдержать слез. На генерала Штрекера, объезжавшего передовые позиции, это произвело глубочайшее впечатление. «Здесь, в пекле войны, звучит „Тихая ночь“. Вот что значит настоящее солдатское братство!» – записал он в своем дневнике. Во время посещений передовой старшие офицеры не только ободряли солдат, но и делились с ними чем могли. Сержант-танкист после Рождества написал домой: «Командир дивизии угостил нас спиртом из своей фляжки и подарил плитку шоколада».
На Рождество солдаты тех частей, которые не подвергались атакам советских войск, собрались у радиоприемников, чтобы послушать «Рождественскую программу радио Великой Германии». К их великому удивлению, диктор вдруг объявил: «В эфире Сталинград». А вслед за тем хор запел «Тихая ночь, святая ночь». Многие приняли это за чистую монету, но те, кто постарше, были крайне возмущены. Они посчитали эту жуткую инсценировку за обман, как их близких, так и всего немецкого народа. Геббельс уже успел провозгласить грядущий праздник «Рождеством немецкой нации», видимо, взывая к чувству долга и мужеству немцев, а возможно чтобы загодя подготовить народ к известию о сталинградской трагедии.
Запись, сделанная в штабном дневнике 6-й армии рождественским утром, гласит: «За последние двое суток не прибыло ни одного самолета. Горючее и боеприпасы на исходе». В тот же день Паулюс отправил Цейтцлеру тревожную телеграмму: «Если в ближайшие дни мы не получим сверхнормативного
