густого дерева, где из мягкой лесной подстилки выступали три стрельчатых стебля с зеленым ажурным венцом. Мне хотелось отблагодарить Леонова за несколько редких растений, которые он подарил мне, но как? И все же мне однажды удалось обрадовать его — с гольцов Алтая привез я три живых экземпляра “золотого корня”, не уступающего по своим свойствам женьшеню».
Зимой Леонов прикармливал тех птиц, что добирались до Переделкина или зимовали там. Гости часто заставали Леонова за наблюдением пернатых у кормушек, которые сам он и мастерил, давая волю фантазии.
В крупных емкостях Леонов разводил живность: всевозможных рыб, лягушек; а может, и еще какие потайные звери таились в саду, скажем, детеныш-нос-хоботом, навроде Бурыги.
Чуковский однажды заглянул к Леонову без предупреждения и обнаружил, как тот бормочет и даже негромко зазывает возле воды, а к нему, кивая головами по-над поверхностью, сплылись рыбы, едва руки не целующие своему хозяину, лягушки же не квакают, а воркуют в тон Леониду Максимовичу. На плечах у Леонова сидели птицы, неподалеку расположились совсем не пугливые белки.
— Боже ты мой! — так и всплеснул руками Корней Иванович, видя еще и ежей, сбирающихся к ногам Леонова. — Я сейчас детей приведу со всего Переделкина взглянуть на эти чудеса! Боже ты мой!
— Да вы что! — как застигнутый врасплох ведун, зашипел Леонов в ответ. — Да что вы! Не надо никого ни в коем случае! И сами идите-ка пока, соседушка! Так, так, да. До свидания. Идите-идите…
«Прекрасная память, — продолжает дочь Леонова, — помогала отцу сохранять огромный объем знаний о растениях: их происхождение, подробности о необходимом для нормального развития климате.
Мою неспособность запоминать латинские названия он считал несовместимым с увлечением садом».
Леонов вообще был за введение латыни в школе, считал, что это дисциплинирует интеллект и сознание. Сам он в этом смысле обладал удивительными способностями.
Известна одна история, случившаяся в декабре 1963 года в Японии. Едва ли не в каждой мировой столице Леонов сразу шел в ботанический сад, так поступил и в Токио. Надо сказать, что в то время Леонов в Японии стал писателем едва ли не культовым. В 1953 году там вышло «Нашествие», первая его книга на японском языке, показавшаяся близкой читателю Страны восходящего солнца своим самурайским духом. Следом перевели «Русский лес», и этот роман на какое-то время обрел популярность почти всенародную. После первого издания его в 1955 году роман переиздавали в 1958-м, 1959-м, 1960-м, 1961-м… Япония была не социалистической страной — и переводили, а тем более переиздавали там лишь то, что действительно пользовалось интересом и спросом. В декабре 1963-го, когда Леонов попал в Японию в составе писательской делегации, готовилось уже шестое издание «Русского леса» и переводился роман «Вор».
В Ботаническом саду Токио Леонов разговорился садоводом по поводу одного растения. Леонид Максимович назвал его Pancratium speciosum, что означает панкрациум прекрасный: есть такое вечнозеленое чудо с крупной луковицей бежево-коричневого цвета, с оттянутой шейкой, родом с Антильских островов.
— Леонид Максимович ошибается, — ответил японский садовод, — это не
— Нет, — мягко сказал Леонов, — это
Садовод обиделся и принес японскую ботаническую энциклопедию с изображением цветка.
— Это всё равно
— Такого не может быть, — сказал японец шепотом.
— Энциклопедия японская? — спросил Леонов.
— Нет, перевод с американского издания, — ответил садовод.
— А оно есть у вас? Принесите, пожалуйста.
Сходили за американским изданием и уже издалека, приближаясь к русскому писателю, начали, чуть кланяясь, извиняться: да, в их японский справочник прокралась ошибка!
Схожая история случилась в Англии, где Леонов заглянул в Ботанический сад Кью. Старый садовник поначалу объяснялся с гостем из Страны Советов безо всякого энтузиазма, пока тот не остановился возле коллекции орхидей и не поинтересовался: «А где у вас анектохилюсы?» Тут садовник, отступив на шаг, сделал почтительный поклон и, указывая на некую полупотайную дверь, сказал: «Прошу вас, сэр!» Надо ли говорить, что дальнейшее их общение было обоюдно восхищенным.
В сентябре 1967 года Леонов был в Канаде, посетил Ботанический сад в Монреале, и там тоже сбежались все сотрудники, подивиться на русского писателя, который всё знал обо всем и своими вопросами ставил в тупик местных специалистов.
Наталия Леонова перечисляет на русском и на латыни, какие замечательные растения жили вокруг отца, его заботливыми руками взращенные:
«Есть, например, в переделкинском саду горянка — эпимедиум
Под круглым стриженым тисом пышно разрастается папоротник, легкий, весь состоящий из плавно изогнутых линий, похожий на пришельца из мира эльфов и фей, и название его —
Цветы симплокарпуса вонючего вылезают из земли весной самыми первыми. Но, главное, они похожи на странную зверушку, старичка или деда-лесовика, но только не на цветок. Вот и название говорит об экзотичности — симплокарпус фоетидус
«…Некоторые посетители сада, — вспоминал Чивилихин о Леонове, — с трудом удерживаются от улыбки, когда он с гордостью показывает какой-нибудь жалкий листочек, называет его латинское имя- отчество и восклицает:
— Это драгоценность! Из Чили. Редчайшая вещь. Просто нет цены.
Между тем комментарии эти бывают очень интересными. Вот мы идем по саду мимо сибирского уголка участка “стихийного” леса, мимо зарослей сахалинский гречихи и бересклета. Среди камней — невзрачный плоский бутон свежей зелени.
— Живет! — удивленно-радостно замечает Леонов и опускается на колени. — С югославского высокогорья. Много лет, знаете, мечтал, а когда приехал в Белград, спрашиваю у одного ученого: “Нельзя ли добыть… (тут латынь)?” — “Трудно добраться сейчас, — отвечает. — Но у меня есть в гербарии, года два назад привез, могу подарить”. — “Жаль, говорю, я не составляю гербарии, мне надо живое”. — “А вы привезите, дайте ему земли и воды, тогда посмотрите!” И вот представляете — правда ожило! Какая жажда жизни!»
«К числу папиных любимцев относился дикий пион из Крыма, — продолжает дочь. — Скромное растение украшали круглые листья, покрытые голубоватым налетом. Мои попытки развести этот пион семенами оставались безрезультатны, и я неоднократно просила отца поделиться со мной, дать отводок, кусок корневища. Он отказывался: боялся повредить материнский куст. Вот тут-то и случилось неожиданное — в толпе нарциссов возле моего крыльца появился круглый голубой листок. О, как я лелеяла его! А когда на третий год распустился крупный розовый цветок, позвала отца: “Ну-ка, Леонид Максимович, познакомься с новым жителем!” Он чуть было не заподозрил меня в неблаговидном поступке — тайном похищении куска корневища, что неудивительно: птицы не склевывают семена пиона, а разум отказывался верить в самостоятельное путешествие по саду крошечного алого семечка. Папа с удивлением рассмотрел новоявленного пришельца, потом развел руками и сказал: “Чудо!”
За одним чудом следует другое. Много лет назад, когда я начала увлекаться садом, отец привез молодую яблоньку, и мы вместе посадили ее под моим окном. В центре — яблонька, вокруг нее нарциссы.
