Майкл добавил ещё одно воспоминание: пронзительный визг тормозов, когда машина внезапно и резко останавливается. Все это воспринималось как нечто немелодичное и дисгармоничное, но призраки не заботятся о гармонии. Воспроизведение звука – это все, что их интересует. Майкл казался вполне довольным своим свистом.
– Привет, Майкл, – окликнула его Лора, когда ей показалось, будто он собирается пройти мимо, не заметив её.
Майкл остановился и взглянул на Лору.
– Привет, Лора. Послушай, я сейчас просвищу твое имя.
Он просвистел быструю гамму звуков, которая вызвала у Лоры представление о бумажном змее, подхваченном ураганом. Внезапно Майкл умолк, и Лора спросила:
– Это всё?
– Тебе бы следовало носить имя подлиннее, – ответил Майкл. – Подлиннее и порезче. Это – лучшее, что можно сделать из Лоры Дьюранд, – он присел посреди дороги и жестом пригласил её сесть рядом. – Я всё утро тренируюсь: высвистываю имена и названия. Как бы лейтмотивы. Называй, а я буду свистеть. Поехали.
– Одуванчик, – сразу же сказала Лора.
– Одуванчик. Хорошо, – Майкл просвистел несколько тактов громыхающего марша. – Вот и одуванчик.
– Нет, не для меня. Это прозвучало, будто сигнал к обеду на пикнике Американского Легиона.
– А я именно такими вижу одуванчики, – твердо сказал Майкл. – Я импрессионист. Если тебе ближе традиционная музыка, обращайся в один из этих стапятидесятискрипочных оркестров. Свист – это глубоко индивидуальный род музыки.
– Хорошо, – сказала Лора, – я признаю твое право на творческую индивидуальность. Изобрази мистера Ребека.
– У меня пока не получилось. Я пробовал снова и снова, но всё равно не выходит. Я ещё только начинаю, не забывай. Давай-ка что-нибудь другое.
Сперва Лора подумала, а не сказать ли: «Сандра. С помощью каких звуков ты изобразишь Сандру?» И оставила эту мысль единственно потому, что боялась: а вдруг у него уже готова мелодия для этого имени.
Тут Майкл заметил свежие цветы у себя на могиле.
– Э, – сказал он. – Кто-то что-то уронил.
Он встал и подошёл поближе, чтобы внимательней взглянуть на розы.
– Чёрт побери, – сказал он. – У меня появился тайный поклонник.
– Их оставила твоя жена, – сказала Лора. – Она была здесь несколько минут назад.
Майкл молчал, стоя спиной к девушке. Сквозь его спину она видела, как сверкает на солнце небольшое мраморное надгробие.
– Какие свежие, – сказал он мгновение спустя, – и дорогие. По восемь или десять долларов десяток. Я всегда удивлялся, почему один сорт роз должен стоить больше, чем другой.
– Она ушла буквально за минуту-другую до твоего появления, – уклончиво заметила Лора. «Я снова жалко себя веду, – подумала она, – и в некотором смысле это ещё хуже, чем тогда с мальчиком».
– Слышу, – сказал Майкл. – И чего ты от меня хочешь в связи с этим?
– Не знаю. Она – твоя жена.
– Вот уж ничего подобного. Отныне – нет. Смерть нас разлучила. Брак аннулирован. Это – по- настоящему пугающее для тебя слово: аннулирован.
– Полагаю, ты бы мог её догнать, – сказала Лора, – она шла очень медленно.
– Но я не хочу, чёрт возьми!
Она почувствовала себя страшно удовлетворённой тем, что заставила его кричать.
– Я не хочу её видеть! Мне нечего ей сказать! А если бы и нашлось что, она бы не услышала! Она была моей женой и убила меня! И, разумеется, все эти разговоры задевают мои чувства! Перестань о ней говорить. Я ничего не желаю о ней слушать. Прекрати говорить о ней или убирайся. Одно из двух.
И в гневе наступил на розы. Они лежали под его ногами неповреждённые, тёмно-красные, с наружными лепестками, уже начавшими закручиваться: утро было жарким. Но цветы ещё не увядали: это произойдёт позднее.
– Извини, – сказала она, и ей действительно было неловко, хотя она и не вполне понимала, почему. – Извини, пожалуйста, Майкл.
– Забудем, – сказал Майкл.
– Время от времени на меня что-то находит. Не знаю, почему. Такого не случалось, пока я была жива.
– Всё в порядке, – сказал Майкл. – Не надо об этом говорить. Послушай, а теперь-то ты всё делаешь как надо? – И тут же добавил. – Это, несомненно, самая большая глупость, которую я когда-либо изрекал, живой или мёртвый.
– Нет, – сказала Лора. Она не смеялась. – Я ничего особенного тут не делаю. Просто брожу по окрестностям.
– Тогда пошли со мной, если у тебя есть желание погулять. Я направлялся к воротам, чтобы поглядеть на людей.
Лора поколебалась, прежде чем заговорить.
– Я обычно держусь подальше от ворот. Раньше я регулярно подходила к ним, словно за почтой выбегала, но это начало меня угнетать. Посетители, сторожа и машины – как им легко проходить через ворота. Лучше мне там не болтаться, Майкл.
– А меня это не сильно беспокоит, – сказал Майкл. – Мне нравится их слушать. Но нам туда сейчас подаваться незачем, – он нахмурился на мгновение. – Я отыскал одно место довольно далеко отсюда. Возможно, ты знаешь. Там стена, – он взглянул на девушку: вспомнит или нет.
Лора покачала головой.
– Не думаю, что я знаю, где это.
– Прямо на самом краю кладбища. Низкая кирпичная стена.
– Нет, – сказала Лора, – я там не бывала.
– Ну так идём, – нетерпеливо сказал Майкл. – Это вообще-то не так уж и далеко, если слово «далеко» хоть что-то значит. Идём, и я тебе покажу. Это просто прелестно. Оттуда открывается вид на весь город. Во всяком случае, на весь Йоркчестер. Чудесный вид…
– Хорошо бы туда сходить, – согласилась Лора.
– Нам надо пройти назад до развилки дороги, – сказал Майкл, когда они уже двинулись, – затем начнется прямая гравийная дорожка, и в конце её – большая теплица. У теплицы сворачиваем направо – и, считай, пришли.
– Боже мой, да зачем здесь теплица.
– А ты видела этот плющ, который, словно плесень, покрывает большинство могил? – Лора кивнула. – Вон там они его и выращивают. Они и кое-какие цветы растят, на случай, если у кого-нибудь нет, – он повернул голову и посмотрел на девушку сверху вниз. – Я всё думаю о цветах на могилах. Разве это не откровенно варварский обычай? Посмотрим на это логически. Для этого губят превосходные цветы, они валяются на могилах и вянут. Такого с цветами делать не следует. А для мёртвого это всё равно ничего не значит.
– Значит, – возразила Лора. – Мне нравится, когда Мэриэн и Карл оставляют для меня цветы.
– Почему? Разве это вызывает у тебя чувство, что тебя кто-то вспоминает?
– Нет, дело не в этом.
– Но ведь они, знаешь ли, уже не помнят нас немного погодя. Это становится автоматизмом. Привычкой. Вроде посещения церкви.
– Нет, не так, – сказала Лора. – О, полагаю, что так, некоторым образом. Но я люблю цветы. Я любила их, когда была жива, и теперь люблю. Они доставляют мне радость.
– Мне тоже. Но здесь нет ничего личностного. Видя цветы на чьей-то другой могиле, я испытываю такую же радость, как и когда вижу их на своей. Я люблю цветы как цветы, а не как символ утраты. Я знаю, что я
