– Ты все ещё веришь, что я могла бы убить Майкла, – в голосе женщины было мягкое и спокойное достоинство, которое восхитило Лору, хотя Лора отлично знала, что та играет. Женщины куда лучше умеют изображать невинные жертвы, чем мужчины, как подумала она: женщина чувствует, в чём драматизм роли, мужчина же только и видит, что происходящие с ним несправедливости и воет.
– Думаю, ты бы могла это сделать, – сказал мужчина, – я здорово уверен, что ты этого не совершила, но я никогда по-настоящему ни в чём не уверен.
– Это, должно быть, печально.
– Это удерживало меня от того, чтобы жениться и быть убитым или лишиться права адвокатской практики. Печально – когда думаешь, будто есть в мире что-то несомненное, и приходится его искать. А без этого всё, в общем-то, – весьма неплохо. Удерживаешься от того, чтобы проводить много времени в местах вроде этого.
– Майкл был моим мужем, – пробормотала женщина. Взгляд её стал сонным и самодовольным. Такой взгляд часто появляется у женщины, которая только что родила… – Мне пришлось сюда прийти. Я бы себя как-то не так чувствовала, если бы не пришла сюда сегодня.
– Почему? Если ты надеешься произвести впечатление на сыщиков окружного прокурора, забудь об этом. Они ждут снаружи. А если ты пытаешься убедить меня, что любила мужа – так я и без этого отвезу тебя домой, как только ты будешь готова.
– Я любила его настолько, насколько могла, – женщина смотрела на могильный холмик. – Иногда я думаю, а способна ли я вообще любить. Не уверена, что это так. Майкл не покончил бы с собой, если бы я его любила по-настоящему.
– Ты выбрала себе весьма выигрышную позицию, – заметил мужчина. – Писатели прежде частенько сочиняли книжки о бабах, которые спят с ледяными истуканами, так как этих баб переполняет любовь к человечеству, и им требуется с чего-то начать. Теперь – совсем иная история: всем жаль женщину, которая никого не способна полюбить. И теперь она спит с ледяным истуканом, стремясь погубить себя. Для ледяного истукана разница чертовски невелика. И в любом случае, я не чувствовал бы себя шибко скверно из-за того, что не люблю твоего мужа. Он не любил тебя.
Женщина повернулась к нему так стремительно, что сломала розу.
– Это не так. Майкл любил меня. Если он хоть что-нибудь в мире любил-так это меня. Он мне об этом говорил по десять раз в день. Меня это пугало, ведь я знала, что не заслуживаю подобной любви. Нередко я предупреждала его, чтобы он не любил меня так сильно, – её нежный голосок зазвучал выше, узкое лицо было совершенно бледным. – Ты и заикаться не смей, что Майкл не любил меня! Ты ещё очень многого не знаешь ни о Майкле, ни обо мне.
– А разве это не правда? – дружелюбно сказал коренастый мужчина. – Не пора ли нам идти?
– Нет ещё, – сказала женщина. Она овладела собой так же быстро, как и вышла из себя, но её руки все ещё были сжаты в кулаки и уперты в поясницу. – Я хочу просто постоять здесь с минуту. Не говори ничего. Мне не следовало позволять тебе идти со мной. Помолчи.
– Но сперва – леди, затем джентльмены, – пробормотал мужчина, – такова национальная традиция.
Женщина взглянула на него со спокойным отвращением и, отвернувшись, принялась смотреть на могилу. Голова Сандры была склонена, а ладони, теперь раскрытые, казалось, выражали тщетность любых усилий. Ветерок играл белокурым локоном, выбившимся из прически, а Сандра даже не поднимала руки, чтобы поправить волосы. Вся её сексапильность исчезла в этот момент. Сегодня вечером её можно было принять и за монахиню. И даже мужчина с массивными плечами казался до некоторой степени потрясённым.
Увидев, как губы женщины шевельнулись, произнося имя Майкла, Лора подумала: «Сандра, вдова Майкла, ты – лицемерка. И столь же запросто можешь оказаться и убийцей. Надеюсь, что ты убийца. Прости меня за это. Прости мне зависть к золотым равнинам твоего лица, но я надеюсь, и потому что я надеюсь, поверь мне – это ты убила своего мужа. Пойми меня, пожалуйста. Лично против тебя я ничего не имею за исключением того, что тебе приходилось предупреждать его, чтобы он тебя так сильно не любил. Это мне кажется тратой естественных ресурсов – мне, девушке с прямыми унылыми волосами, которая танцует, словно памятник Вашингтону. Моё отношение к тебе может показаться несправедливым и неразумным, но ты бы меня поняла, если бы мы познакомились, пока я была жива. Будь я присяжным на твоём суде, я боролась бы за твое освобождение, но я знаю, что ты виновна. Именно так работает моя мысль, или, по крайней мере, я помню, что именно так она работала. Я должна признать тебя виновной, ибо я недостаточно бесчестна, чтобы признать тебя безобразной. А я должна тебя невзлюбить, чтобы удержаться от желания стать на тебя похожей. Если бы ты меня знала, ты бы меня поняла.
И это всё? – подумала она, – или что-то ещё сказать? У меня такое чувство – да, то самое чувство, которое возникает, когда что-то осталось, и оно ещё острее, чем когда-либо с тех пор, как я очутилась здесь. Ты здорово стараешься быть честной перед самой собой, и ты себя выдаёшь, отыскав ложь, чуть- чуть менее приятную на твой вкус».
– Теперь можно идти, – сказала женщина.
– Ты забыла о розе, которую задела, – сказала Лора. – Поставь её обратно, как было. Её просто надо немного выпрямить, я бы сама это сделала, чтобы избавить тебя от хлопот, но не могу. Поправь её, пожалуйста. Спасибо.
Словно что-то услыхав, женщина изящно опустилась на колени и поставила розу на место в ряд с другими цветами. Её длинные пальцы на фоне цветов приобрели лимонный оттенок, а ногти были того же цвета, что и розы. Возможно, немного темней: словно розы после дождя.
– Спасибо, Сандра, – сказала Лора. – Прощай, – и подумала: «А где же, интересно, Майкл?»
– Сколько у нас ещё времени? – спросила женщина. Они с мужчиной начали удаляться от могилы.
– Суд назначен на восьмое августа, – ответил мужчина. – Они нам дали почти месяц.
– Это не так уж и много, – нежный голосок прозвучал несколько обеспокоенно.
– Вполне достаточно. Если мне есть что искать, я за месяц справлюсь. Если же я не смогу ничего разворотить… – он тяжко подал плечами. – Нам никогда не поздно будет подать на апелляцию.
Женщина остановилась, задержав руку у него на плече.
– Я не убивала Майкла. Я не хочу страдать из-за того, чего не делала.
Его звонкое «ха-ха» напомнило громыхание песчинок в жестяном ведёрке. Он снова зашагал вперёд. Женщина последовала за ним.
– А почему бы и нет? Почему ты должна отличаться ото всех остальных?
– Это не смешно, чёрт возьми, – сказала женщина. И они пропали с Лориных глаз, хотя Лоре всё ещё были слышны их голоса. Ответ мужчины оказался игривым и легкомысленным.
– Это называется «юмор висельника», леди. Чем дальше идёт время, тем забавней…
И тут голоса начали утрачивать чёткость, отчасти и потому, что Лора уже не так внимательно слушала.
«Полагаю, я могла бы пойти за ними следом, – подумала она. – Я собиралась навестить свою собственную могилу, в конце концов, а не могилу Майкла. Вся беда в том, что я по-настоящему не хочу за ними идти. Я не желаю их видеть. Что мне нужно от живых?
Я не собираюсь от них зависеть. Если я вздумаю к ним льнуть, я никогда не забуду о жизни и никогда не усну. Мне надо прекратить поддаваться этому безумию. Если я не могу жить, я хочу быть мёртвой. Мёртвой, как положено. Мне не по нраву эта промежуточная стадия. Слишком похоже на жизнь и недостаточно на неё похоже. Пора мне прекратить смотреть на живое и испытывать к нему интерес. Даже торопливый бег муравья – это измена. Даже одуванчик коварен и соблазнителен. У меня тут же возникает воспоминание – нет, желание подуть на один из этих больших белых одуванчиков. Если задумать желание и сдуть в один присест весь пух с головки – желание сбудется. Я это знаю, но мне никогда не удавалось сдуть весь пух в один присест, и желания мои никогда не сбывались. Мёртвому ни к чему одуванчики, да и желаний мёртвые не задумывают. Пойду-ка я к своей могиле и прилягу снова».
Затем она услыхала свист и, обернувшись, увидела Майкла, возвращающегося по дороге, по которой и она сама пришла. Посвистывание призрака не похоже ни на один звук в кулаке вселенных, ибо сплетено оно изо всех посвистов, какие призрак когда-либо слыхал, а поэтому сюда входят паровозные гудки, звонки на обед, пожарная тревога и похожий на вопль оскорблённой девы свисток чайника. Ко всем этим компонентам
