Когда припев закончился, он запел его снова. Один. Голос его, громкий и радостный, то вдруг терял мелодию, то снова набредал на неё невзначай, меняя ключ там, где ему не дотянуться было до верхних нот. Лора и Майкл улыбались друг другу, и он был уверен, что они над ним смеются. «Я валяю перед ними дурака, – подумал он. – Но я родился для того, чтобы валять дурака, и взял себе слишком долгий отпуск. Пора бы за дело. Конечно, они смеются, я бы и сам смеялся, если бы не пел».
Но он подумал также: «Спи, малыш. Спи, мой мальчик с головкой-тыквой…» – и пропел ничего не значащие для него слоги, закрыв глаза, потому что опасался, что остановится, если увидит, как они смеются.
Затем к нему присоединился Майкл. Майкл пел негромко и рассеянно, не глядя ни на мистера Ребека, ни на кого другого. Они закончили вместе:
Пропев последний звук, Майкл остановился, но мистер Ребек тянул эту ноту настолько долго, насколько мог, пока не иссякло дыхание, и не пришлось замолчать.
Чёрное перо упало в неясном свете, и во тьме над головой раздалось брезгливое фырканье. Затем Ворон шлепнулся в центр круга, яростно хлопая крыльями, словно воздушный поток вдруг взял да и уронил его. Восстановив равновесие, птица, моргая, оглядела всех четверых и спросила:
– Что это за чертовщина? Групповая терапия?
Майкл пришел в себя первым. И указал на перышко в траве.
– Ты, кажется, что-то уронил.
Ворон уныло покосился на оброненное перо.
– Я паршиво приземляюсь, – сказал он. – Я ни разу в жизни не совершил приличную посадку.
– Колибри хорошо приземляются, – сказал Майкл. – Словно вертолеты.
– Колибри несравненны, – согласился Ворон. – Видели бы вы меня, когда я обнаружил, что из меня никогда не выйдет колибри. Я рыдал, как младенец. Чёрт возьми, сказать такое ребенку.
– Что ты тут делаешь так поздно? – спросил его мистер Ребек, – сейчас, должно быть, часа четыре утра.
– Я рано встал. А вы поздно засиделись. Всё равно, для того, чтобы спать, слишком жарко. Я летал в окрестностях и услыхал, что здесь веселье. Вы что-нибудь празднуете?
– Нет, – сказал мистер Ребек, – просто нам всё равно не спится.
Ворон поднял голову и оглядел Кампоса.
– А этого я откуда-то знаю.
– Кампос, – представился верзила. – Я – ужасный сторож.
– Угу, – сказал Ворон. – Я тебя вспомнил. Я как-то втихаря проехался на твоём грузовике.
Кампос пожал плечами:
– Катайся, сколько хочешь. А грузовик – не мой. Он принадлежит городу.
– Разумная позиция, – заметил Ворон.
– Он видит Майкла и Лору, – сообщил Ворону мистер Ребек. – Как и я.
Ворон перевел глаза с Кампоса на мистера Ребека и обратно.
– Похоже. У вас обоих – тот же придурковатый взгляд.
– Что именно за взгляд? – спросила Лора.
– Половина здесь, половина – там, – ответил Ворон. – Половина в себя, половина – в мир. Придурковатый взгляд, я узнаю его, когда вижу, – он повернулся к Майклу. – Последние новости и прогноз погоды. Твоя старушка – куда больше в беде, чем кто угодно на свете.
– Сандра, – сказал Майкл. Он быстро выпрямился. – Что случилось?
Лора не шелохнулась, но мистер Ребек подумал, что она сделалась чуть прозрачней, чуть менее видимой. Он попытался встретиться с ней взглядом, но она на него не смотрела.
– Фараоны нашли на полу кусочек бумаги, – сказал Ворон. – Маленький клочок бумаги, свернутый фунтиком. И в нём – гранулы яда. И теперь вокруг этого устраивают огромную шумиху.
– И на бумаге – отпечатки её пальцев? – спросил Майкл.
Мистер Ребек подумал, что Майкл выглядит голодным и несколько усталым.
– Никаких отпечатков, – ответил Ворон. – Они полагают, что она держала сверточек в платке, когда им воспользовалась, и потеряла эту дрянь, прежде чем успела сжечь. Это – обрывок листа для пишущих машинок. И теперь они пытаются найти сам лист.
Майкл медленно откинулся назад.
– Вот, значит, как. Так и должно было выйти. Вот и всё.
– Майкл, – тихо сказала Лора. – Перестань. Забудь это. Теперь это ничего не значит.
Голос Майкла был гневным и раздраженным:
– Для меня это кое-что значит. Она пытается доказать, будто я совершил самоубийство. Если они ей поверят, они притопают сюда со своими лопатами, выроют меня и похоронят где-нибудь в другом месте. С другими самоубийцами. Тебе бы это понравилось? Ты бы хотела, чтобы это случилось?
– Нет, – сказала Лора. – Нет. Но я не хочу, чтобы она умерла.
Они взглянули друг на друга – два призрака, позабывшие о двух людях и об одной чёрной птице. И вот Майкл первый опустил глаза.
– И я не хочу, чтобы она умерла, – сказал он. – Я думал, будто хочу, но это неважно. Меня не волнует, что с ней случится, но я надеюсь, что она не умрёт.
– Великое открытие, – хмыкнул Ворон. И сдержанно загоготал над чем-то, ему одному известным. – Её адвокат попросил отложить заседание. Ему дали неделю. Теперь суд состоится пятнадцатого.
– Она попалась, – сказал Майкл без всякой радости. – Она должна это знать. Остальное – просто ритуал. Ты мне расскажешь, как это пройдёт?
– Не приставай ко мне, – сказал Ворон. – Я снова прилечу сегодня, после того как посмотрю дневные газеты. В них что-нибудь будет. Я дам тебе знать.
– Спасибо, – сказал Майкл.
Кампос сидел, скрестив ноги и откинув голову далеко назад, глядя прямо в небо.
– Ты что-то потерял? – спросил его Ворон. Кампос наклонил голову и потер загривок.
– Сегодня летать явно не стоит. Будет дождь.
Ворон ухватился за возможность переменить тему.
– Черт возьми. Ты-то откуда знаешь?
– Пташки не поют, – серьёзно сказал Кампос. – Когда слышно, что они щебечут – значит, не будет дождя. Пташки в дождь не высовываются.
– Это все мура, – сказал Ворон. – Когда-то я и сам верил в подобный вздор. Теперь нет. Я проснулся как-то утром, и небо было таким серым, словно буря готова разразиться каждую минуту. Но я услыхал, как поют пташки, и подумал: «Эге, мои пернатые друзья не затеяли бы трезвон, если бы дождик собирался. Они-то знают, что делают». И вот я вылетел поискать себе что-нибудь на завтрак, и как только вылетел, братцы – хлынуло как из ведра. Вот я и уселся, ожидая, когда же на меня попадёт. А эти маленькие пернатые ублюдки чирикают себе – и хоть бы что. Сидят на деревьях и щебечут. Я потом неделю не мог просохнуть. И с тех пор я по сей день птицам больше не доверяю. И не собираюсь.
– Ты не любишь птиц, верно? – спросила Лора. – Я никогда не слышала, чтобы ты сказал о них доброе слово.
– Не то чтобы не любил. Просто я им не доверяю. Каждая из этих чёртовых пташечек – немного тронутая.
