«Выступаем через три дня!» — слова старого жреца звенели в ушах Лесовика всю дорогу от храма. Только три дня.
Так мало времени на сборы! Суматоха города дурманила его мозги, потому колдун свернул к «Погоне». Ему нужно было посидеть и подумать.
«Святошам до меня ни в жизнь не добраться!» — твердил про себя Болдх, уходя всё дальше от Винтус-холла. Ему тоже требовалось хорошенько подумать, но ещё больше он хотел выпить. И знал неплохое местечко.
— Болдх! — окликнул странника знакомый голос из окна «Погони», забранного решёткой. — Заходи. Я куплю тебе выпивку.
Болдх в удивлении присмотрелся. Нечасто ему приходилось слышать такие слова.
— А-а, Лесовик, — ошарашено отметил странник. Тем не менее он решил воспользоваться приглашением — скорее из-за новизны представившейся возможности, чем из желания поговорить с шаманом. Осторожно пройдя меж шумных, попивающих джин крестьян и хлещущих медовуху чужеземцев, которые бормотали по-своему и чудно пахли, Болдх добрался до будущего спутника и тяжело опустился рядом с ним.
— Две пинты эля и шкварки, — проорал шаман, пытаясь перекричать пьяный гомон.
— У тебя есть деньги? — спросил Болдх лесного колдуна, едва скрывая удивление.
— Я же не скот лечу, — ответил Лесовик, кидая серебряный злат за эль и закуску. — Хватает для утоления скромных запросов... Выпьем! Крепкого здоровья тебе и отвратного им.
Болдх едва устоял, чтобы не взглянуть украдкой на ноги шамана — такие ли они волосатые, как говорят. Столь же тщательно он избегал смотреть на костяные амулеты, болтающиеся на поясе колдуна; сам «прорицатель», странник узнал их и не желал быть втянутым в разговор на эту тему.
Он предпочёл изучать лицо шамана, пока тот с блаженством поглощал пиво. Лесовик в упоении прикрыл глаза, наслаждаясь вкусом тёплого хмельного напитка, будто такого изысканного напитка за всю жизнь не пивал.
Выпив кружку до дна, колдун со стуком поставил её на жирную поверхность стола, почти содрогаясь от удовольствия. Лишь через несколько мгновений, во время которых он, казалось бы, забыл обо всём на свете, следя, как поднимается пьянящий жар внутри, колдун обернулся к Болдху.
— Мы не всё время проводим в лесах. Есть множество удовольствий, которые я готов отведать даже в этой прокуренной дыре, пока они мне доступны.
Болдх пожал плечами и сделал глоток пива. Он немного подержал его во рту, чтобы распробовать вкус, но тёмно-коричневая жидкость оставила лишь неприятное жирное послевкусие.
— Все другие... э-э, лесные колдуны, которых я встречал, предпочитают уединение, — объяснил странник.
Лесовик презрительно фыркнул.
— Значит, они не очень хорошие колдуны. Мы, торка, — не отшельники. Ни на что себя не тратить — так же опасно для всего мира, как и для тебя. Возьмём, к примеру, вот эту шкварку: если срежешь кусок сала с живой свиньи, то он вскоре протухнет... а уж самой свинюхе-то будет как плохо. Все мы — неотъемлемая часть мира.
Болдх ошеломленно моргал. Лесовик присоединился к нему всего минуту назад и уже пытается просвещать его.
— Спасибо, учитель, — ответил странник, не вполне владея всеми тонкостями чужого языка, — но подобный бред я обычно проповедую сам, да ещё получаю за это деньги.
Лесовик рассмеялся, нисколько не разозлившись на прямолинейность Болдха.
— Ладно, за этот урок я с тебя денег не возьму. Как и за все остальные в ближайшие несколько недель.
— Жду, не дождусь, — вздохнул странник, в который раз усомнившись в правильности принятого решения.
Вскоре для Болдха Лесовик превратился в один безудержно болтающий рот.
— Колдуны видений, настоящие колдуны, — объяснял колдун своему собеседнику с остекленевшим взглядом, — не бегут от реальности. Они погружаются в видения, чтобы изменить мир. Там, в наших «снах», мы способны мыслить шире, выпуская на волю воображение. Так происходит созидание.
— Точно.
— Иные жрецы-чародеи не способны «видеть» верно, потому что их разум ограничен. Они цепляются за догмы, как тонущая крыса цепляется за лист кувшинки. Если бы только они позволили себе почувствовать!.. Так нет, они предпочитают застоявшуюся вонь прокуренных залов воздуху и солнцу, и тем самым отрезают себя от Жизни.
— Разве?
— Только открывшись миру, смогут они сломать оковы непонимания и позволить душе развиваться. Нет веры и неверия. Не закрывайся от мира! Жизнь — это череда вопросов, и нет ничего определённого.
— Точно, нет. О, взгляни, сюда идёт Нибулус. Нибулус, заходи! Быстрей! — закричал Болдх в открытое окно.
Большинство посетителей «Погони» узнали о приближении сына военачальника ещё до того, как тот вошёл в кабак, ведь вокруг него уже собралась большая толпа. Немое удивление сменялось возгласами ликования, пока Нибулус, облачённый в великолепные доспехи, вместе с Мафусаилом важно вышагивал по улице Водокачки. Мужчины хлопали, женщины падали в обморок, и даже собаки, казалось, улыбались при виде пеладана.
— Болдх! — закричал в ответ Нибулус, величественно взмахнув рукой и даря улыбки всем вокруг. Он получал неимоверное удовольствие от подобного приёма.
— Мы направляемся к улочке Нев посмотреть представление. Хочешь пойти с нами? — предложил пеладан.
В иной раз Болдх отклонил бы такое предложение, но сейчас он пошёл бы с Нибулусом даже в больницу к прокажённым, — все лучше, чем оставаться в компании монотонно проповедующего шамана.
— С радостью, — восторженно заверил пеладана странник.
— Я тоже пойду, — добавил Лесовик.
Уже через несколько минут все четверо залезли в пару двуколок. Два извозчика безудержно болтали, взволнованно повторяя, куда ехать, и вскоре с громкими криками помчались по переполненной прохожими улице, давя всех на своём пути. Извозчики любили так ездить.
Пока три пассажира радостно улюлюкали, Болдх, глядя на жмущихся к степам прохожих, размышлял о необъяснимом однообразии некоторых вещей. Линдормин огромен; в нём столько удалённых друг от друга мест, делающих каждый город или деревню совершенно особенными и уникальными. Но посмотрите на извозчиков — они везде одинаковые: с огромными зубами, грязные, невежественные, общаются только с себе подобными, играют в карты, курят что-то непонятное и стараются перебить друг у друга ездоков.
Они ехали под дребезжание расшатавшихся колёс, щелчки хлыста и безудержную болтовню извозчиков. Двуколки мчались одна за другой по чрезвычайно узким улочкам, подобно Дикой Охоте. Мужчины, женщины, дети, животные, — извозчики никого не щадили. Собаки заливались яростным лаем. Погонщики скота и торговцы раздражённо вопили, но их раскормленные лица тотчас освещала улыбка при виде того, кто сидел в первой двуколке. Другому бы подобной езды не спустили, однако Нордвоз был известен рвением, с которым беднейшие жители раболепствовали перед богатыми и знатными.
Вскоре улицы стали такими узкими, что Нибулус мог дотронуться до стен домов, вытянув руки. И вот уже послышался бой литавров. Двуколки доехали до площади, где пересекались улочка Нев, Выгребная улица и проход Уено, и ворвались в свистопляску театра Леванси.
В этот чудесный солнечный день сюда пришла, должно быть, половина жителей Нордвоза. От бедняков и до вельмож, от чужеземцев из самых дальних стран и до коренных жителей, от несмышленых младенцев и до столетних стариков, — все собрались здесь. Казалось, даже крысы вылезли на подоконники больницы для бедных, чтобы поболтать друг с другом, презрительно осыпая крошками кукурузных зёрен и
