если угомонится, но когда он заводит свое «так-так-так», будто комик в музыкальном телешоу, не знаешь куда деваться. Беда в том, что у него шутки совсем несмешные, и сам он смеется невпопад. Было бы здорово сесть рядом с Силией – это лучше всего: она из вежливости скажет пару фраз, и потом будет смотреть в окно, оставив его наедине со своими мыслями. Или Руперт, тоже тихий парень, и вовсе не сноб. Братья Кева, Барт и Ред, удивляются, что он не подружился с миссис Хикки – они-то от нее в восторге. Отец даже считает, что они скорей станут возиться у нее в саду, где растут всякие колдовские травы, чем копать картошку в собственном огороде, как мужикам и положено. Миссис Хикки и правда ничего, но ему становилось не по себе от ее взгляда – она так пристально смотрит, будто не собирается болтать о пустяках. И Кев, разумеется, не хотел бы говорить о пустяках, но ему делалось неуютно от взгляда этих темных, глубоких глаз: она будто видит его насквозь и понимает куда больше, чем ему хотелось бы
Кев работал в охране – но не в такой, которая носит шлемы, вооружена дубинками и ездит с овчарками в специальных фургонах. Он являлся, скорей, швейцаром или посыльным, но их тоже называли «охраной». Например, когда по телефону звонили в приемную и спрашивали, доставил курьер письмо или нет, или сообщали, что прибыл такой-то посетитель, - Кев отвечал: «Алло, охрана слушает».
Однажды позвонил отец - он просил привезти ящик каких-то новых картофельных чипсов, реклама которых прошла по телевидению, и все в городке словно с ума сошли, подавай им эти чипсы. Когда Кев назвал себя «охраной», отец ужасно развеселился и пригрозил, что будет звонить каждый день, просто ради удовольствия это слышать. Кев слегка встревожился и сказал, что личные звонки у них на работе не приветствуются. Но зря беспокоился: Кеннеди-старший не стал бы тратить деньги, чтобы каждый раз слушать одну и ту же шутку.
Барт и Ред не могли понять, зачем он на выходные приезжает домой. Не то чтобы они возражали – им было, в общем-то, все равно. Но приезжать все время - зачем? На этот вопрос они не могли найти ответа. На танцы в субботу вечером он не ходит. И в «Райанс» его не ждет толпа друзей - он туда заглядывает, конечно, выпивает пару пинт, но не засиживается. С отцом братья Кеннеди говорят мало – во рту у него вечно торчит сигарета, к тому же радио в доме орет с утра до вечера, - так что вряд ли он приезжает ради общения.
Кев понимал, что он для братьев загадка. Равно как и для Тома Фитцджеральда, который объяснил, что рейс ему выгоден лишь при одном условии: если ему платят все семь пассажиров. Поэтому выходило так дешево. Он договорился, что будет возить всех домой в течение десяти недель, а тот, кому понадобится по какой-то причине остаться в Дублине, должен найти себе замену – необязательно пассажира, которому надо в Ратдун – он может сойти в городе в семнадцати милях от дома, или где-то по пути. Но за билет все платят в любом случае. Зато поездка обходится в два раза дешевле, чем могла бы стоить, и самое главное, каждого довозят до самого порога. Еще до того, как часы показывали десять, Кев выходил из автобуса, желал спокойной ночи Нэнси Моррис, которая живет напротив, и с огромным облегчением глубоко вдыхал воздух и медленно выдыхал, понимая, что, наконец, он дома в Ратдуне, где бояться нечего. Том провожал его озадаченным взглядом, а отец кивал ему в знак приветствия, и, перекрывая шум радио, сообщал, что вот-вот будут новости. Иногда ему наливали чашку чая и угощали пирогом из магазина. Других угощений на столе Кев с братьями не видали - мама умерла много лет назад, и даже Барт, который еще помнил ее, не знал такой, какой она была, пока была здорова и пекла хлеб или пироги. После выпуска новостей отец, бывало, спрашивал, как прошла неделя, пришлось ли отбиваться от вандалов-грабителей. Он говорил, что в Дублине разгул преступности еще хуже, чем в Чикаго, и без вооруженной охраны он сам туда ни ногой. Кев поначалу пытался с ним спорить, но потом решил поберечь силы. В любом случае, теперь он и сам приходил к выводу, что, похоже, отец прав.
Никто на работе не знал, куда Кев уезжает на выходные: его считали чуть ли не монахом среди мирян и полагали, что он в это время тайно творит дела милосердия; положительный момент состоял в том, что вслух это не обсуждалось. Старик Дейли - добрейшая душа, лучше него Кев людей не встречал – с восхищением покачивал головой в форменной фуражке.
- Не знаю, почему все ругают молодежь, - сетовал мистер Дейли, - правда, не знаю. Вот юный Кев, который работает с нами на проходной, тот все молится перед Пресвятыми Дарами, кормит супом бродяг и учит неграмотных читать. Шасть отсюда в шесть вечера, только его и видели - ни слуху, ни духу до утра понедельника.
Сам Кев мистеру Дейли, или кому бы то ни было еще, ничего такого не сообщал. Но поняв, что все так считают, опровергать эту выдумку не стал. В конце концов, если о нем кто-то будет у людей что-то выспрашивать, пусть лучше старик Дэйли, Джон и остальные ребята скажут, что он трудится в Симоновой Общине или в Легионе Марии; не стоит им знать, что на самом деле каждую пятницу он садится в мини- автобус лилового цвета и уезжает подальше от Дублина и его опасностей.
Даже если на мгновение представить себе, что Дэфф, Кратч Кейси или Пеликан вдруг заявятся по его душу – им все равно ничего не сообщат. Никто и понятия не имеет, куда Кев исчезает на выходных.
Он всегда был скрытным, даже в детстве. Он помнил, как Барт говорил какой-то покупательнице, совершенно им незнакомой, что мама два месяца и неделю пролежала в больнице, а потом умерла. Кев никогда не сказал бы об этом какой-то посторонней женщине, которая, оставив детей в машине, зашла купить им пару плиток шоколада и мороженое. Пусть она приветлива, пусть хвалит на все лады трех юношей за прилавком магазина – отец был на заднем дворе, строил навес для мешков угля и баллонов с газом. Кев прикусил бы язык и ничего бы не выдал. Но Барт и Ред могут разболтать что угодно. Барт рассказывал даже о том, что Кев, когда ему было семнадцать, пытался уговорить Дидру Моррис, которая гораздо лучше своей сестры Нэнси, прогуляться с ним в поле, и давал честное слово, что хочет всего лишь показать ей птичье гнездышко.
Дидра Моррис расхохоталась, запрокинув голову, толкнула его, так что он шлепнулся в грязь, и посмеиваясь, ушла домой. ««Птичье гнездышко» - теперь это так называется!» Кев был в шоке. Такие грязные мысли, и хуже того, такое унижение – как можно об этом вслух? Но нет, по мнению Барта это жуть до чего весело; и когда Дидра, уже будучи замужем, вернулась погостить из Америки со своим сыном Шейном, они с Бартом по-прежнему смеялись над этой историей. И Ред, любитель танцев, он такой же: все расскажет первому встречному - как они хотели открыть фирму по укладке асфальта, и как Билли Бернс оказался шустрее. Кев ничего не выбалтывал. Впрочем, ему было что скрывать.
Силия вошла сразу вслед за ним и захлопнула дверцу автобуса. За углом через открытую дверь паба он увидел Пеликана - в одной руке у него был стакан с пивом, а в другой скрученная в трубочку газета – очень полезная штука в тех случаях, когда надо что-то доказать или усилить впечатление. Он это любит - усиливать впечатление.
Увы, Мики оказался полон энтузиазма: вот, смотри, фокус со спичками и стаканом, в пабе все умрут со смеху. Разве бедняга Мики не понимает, что ни с того, ни с сего эти фокусы в пабе станет показывать лишь тот, кто напился до чертиков, или кому одиноко, или кто совсем спятил. Нормальные люди себя вести так не будут – за исключением тех, кто пришел с друзьями, но если ты пришел выпить с приятелями, тогда вообще зачем тебе показывать фокусы? Он объяснял, как взвешивать спичечный коробок; Кев повернулся к окну и стал смотреть на жилые кварталы однотипных домов, мимо которых они проезжали. Старик Дэйли говорит, что Кев скоро найдет себе жену, и начнут они копить на покупку такого вот жилья, и будет он пропащий человек. Но ни мистер Дэйли, ни Мики даже не представляют, что такое реальный мир. Вот Мики рассказывает, как взвешивать спичечный коробок: в щелочку с одной стороны надо просунуть два пенни, тогда тот край будет перевешивать, и можно с кем угодно поспорить, куда упадет коробок. Кев смотрел на него пустыми глазами.
- Могу ручаться, твой Барт или Ред Эдди будут в восторге от этого фокуса, - пробормотал Мики. «Конечно, - подумал Кев, - у них на то есть и время, и настроение».
Кев никогда не рассказывал Мики, что он тоже в некотором роде портье. На самом деле, их называют «охраной», но род деятельности примерно тот же. И никому из пассажиров он не говорил, где работает – сообщал только, что в новом высотном здании. А это может означать что угодно – буквально, что угодно: там находятся государственные службы и бюро путешествий, авиа-кассы и маленькие фирмы, в которых заняты лишь пара человек - внизу на входе висит длиннющий список организаций, арендующих помещения. Кев говорил только, что работает в том здании; и если кого-то интересовал род занятий, он отвечал уклончиво. Так безопаснее. Однажды утром, когда он стоял на дежурстве, открылась дверь и вошла Ди Берк. Она доставила какие-то документы в нотариальную контору на шестом этаже. Пока мистер Дэйли
